– Она вспоминала о студенческих временах?
– Скорее нет.
– Скорее нет?
– Как-то она сказала, что предпочла бы небольшой колледж.
– Вроде Уэллсли?
Кивок.
– Почему же она туда не поступила?
– Из-за денег.
– А что она рассказывала о семье?
– Ничего, – ответила Скэггс.
– Совсем ничего?
– Она избегала разговоров о семье, лейтенант. О причинах я могу только догадываться; думаю, воспоминания были не слишком приятными.
– Избегала разговоров? Каким именно образом?
– Ну, у меня сложилось такое… впечатление. Хорошо, вот вам пример – как-то раз, накануне Дня благодарения: я что-то сказала насчет того, как рада снова встретиться со своей семьей. Элиза протянула в ответ что-то вроде «это здорово». С ощутимой завистью в голосе. Я подумала было, что она жалеет, что не может тоже поехать к своим, и сказала что-то в этом духе. Элиза отрицательно затрясла головой. Я бы сказала – с яростью. Потом улыбнулась и сменила тему, но у меня было чувство, что я задела ее больное место.
– А о чем вы еще говорили?
– О работе, о девичьих делах… У Элизы давно не было мужчины; она говорила, что, кажется, что-то намечается, но она не уверена.
– Когда она это сказала?
– Не знаю… несколько месяцев назад. Месяца три, наверное.
Три месяца назад она уже давным-давно встречалась с Сэлом Фиделлой.
– И где вы с ней говорили о девичьих делах? – спросил Майло.
Пат несколько раз моргнула.
– Мы иногда вместе ходили поужинать. Ну и выпить чуть-чуть, чтобы развеяться. Не в бар, а в приличный ресторан. Это из-за меня – я не люблю такие места, куда приходят, только чтобы напиться. Даже в Уэллсли я не особо-то ходила по барам… Бедная Элиза! Надеюсь, это была быстрая смерть. Она не мучилась?
– Похоже, вы очень хорошо к ней относились.
– Так оно и есть.
Майло нахмурился. Покачал головой.
– Тем хуже, Пат.
– Тем хуже что?
– Мне придется вам кое-что сообщить. И это «кое-что» может изменить ваше мнение об Элизе.
– Я не понимаю…
Жакет Пат стремительно темнел под мышками. Она вспотела так сильно, что плотная ткань уже не справлялась. Майло придвинул поближе свой стул и нагнулся к ней. Нижняя губа Пат затряслась.
– Пат, – начал лейтенант, – вы хорошо относились к Элизе, но боюсь, что это чувство не было обоюдным.
– Я не… Что вы имеете в виду?
Майло пересказал содержание видео. Патрисия с криком вскочила на ноги и бросилась вон из комнаты.
Мы догнали ее в коридоре рядом с пустой кухней. Скэггс уткнулась в стену и рыдала, спрятав лицо в ладонях.
– Мне очень жаль, Пат, – сказал Майло, погладив ее по плечу.
– Это все неправда! Это ложь, мерзкая, мерзкая, мерзкая ложь!
Рыдания постепенно перешли во всхлипывания.
– Пойдемте, Пат. Мы опять сядем, и вы расскажете нам правду.
Пат повернулась к нам. Красное от слез лицо, красные прожилки в белках голубых глаз. Красно-бело-голубой. Государственный флаг империи страха.
– Сядем, Пат.
– Мне нечего рассказывать! Если она сказала про меня такое… Не могу поверить! Зачем, зачем?
– Это мы и пытаемся выяснить, Пат.
– Про Джима Уинтерторна и Энрико Хауэра она тоже наврала?
– Почему вы так решили?
– Потому что вызвали только нас троих!
– Откуда вы знаете?
– От Марлен.
– Пат, вы обсуждали свой вызов с Уинтерторном и Хауэром? Или с кем-то еще?
– Нет, ничего подобного!
– Если вы обмолвились с кем-то хотя бы словом, я должен знать об этом правду.
– Я говорю правду! Я ни с кем не успела ничего обсудить.
– Не успели, хотя пытались?
Молчание.
– Пат?
– Когда Марлен сказала мне, я пыталась позвонить им, но ни один не ответил.
– Когда?
– Час назад. Честное слово, я не собиралась ничего от вас скрывать! Обычное любопытство – почему вызвали именно нас троих?
– У Элизы в Академии были близкие друзья, кроме вас?
– Не такие уж мы были близкие друзья.
– Повторяю вопрос, Пат.
Она прикусила губу. Покачала головой.
– Если честно, я не припомню, чтобы видела ее с Джимом или Рико.
– А вы сами хорошо их знаете?
– Нет-нет-нет, я не хочу обсуждать личности моих коллег. Тем более если меня вынудили прийти сюда и выслушивать отвратительные обвинения!
– Не мы высказываем обвинения, Пат, а Элиза.
– Откуда я знаю, что это правда?
– Иначе у нас не было бы причины вызывать вас сюда.
– Как и Джима с Рико!
– Давайте пока что говорить только о вас, Пат.
– Обо мне тоже нет причины говорить! Выпустите меня, я хочу уйти.
– Мы вас не держим, – ответил Майло. – Но если вы не хотите говорить здесь, вам пришлют повестку, и беседа продолжится в полицейском участке.
Пат Скэггс раскрыла рот.
– За что? За что вы меня мучаете?
– Молодая женщина мертва, от нее осталась видеозапись с обвинениями. Как, по-вашему, мы сослужим обществу хорошую службу, закрыв на них глаза?
Скэггс не ответила.
– Какую оценку вы лично поставили бы нам за такую работу? Три с минусом? Или единицу?
Пат Скэггс скрипнула зубами.
– Даже если Элиза и сказала это на записи, ничего подобного никогда не было. И я не имею никакого отношения к ее смерти.
– Поэтому мы и хотим в спокойной обстановке выслушать ваш рассказ о том, что было на самом деле.
– Господи, – простонала Скэггс, – кафкианство какое-то…
То же самое слово, что использовал Хауэр. Хотел бы я знать, каким словом пользовались бы образованные люди в подобных ситуациях, если б измученный туберкулезом и жизненными невзгодами пражский еврей не написал несколько книжек.
– Я понимаю ваши чувства, Пат. Давайте все-таки сядем и во всем разберемся.
– Нам не в чем разбираться, – слабо возразила Скэггс, но подчинилась, когда Майло легонько подтолкнул ее в сторону комнаты. Она села обратно в кресло, и я сразу задал вопрос:
– Значит, вы оказались в постели по обоюдному согласию?
