– Так вы не знаете… – удивилась Сандра. – Он получил пулю в затылок девять лет назад.
– Кто это сделал? – вмешался Майло.
– Неустановленные лица, – злорадно ответила она. – Полиция решила, что было ограбление, но я думаю, это кто-то из оскорбленных отцов или братьев с ним поквитался. Или даже одна из девочек подросла и решила отомстить.
– Например, ваша сестра.
– Элиза? Да хотя бы. Я, правда, не слышала, чтобы она в то время была в Балтиморе, но мало ли…
– Он все еще директорствовал?
– Год как ушел на пенсию. Его нашли на тротуаре в двух кварталах от дома. Карманы вывернуты наизнанку, бумажника нет, в башке – дыра. Чего-чего, а грабежей в округе хватало, эта часть Западного Балтимора сильно изменилась с тех пор, как он вырос. Отец был там чуть ли не последним из белых, но от вечерних прогулок так и не отказался. Не желал признавать, что все изменилось. Или игнорировал перемены, как последний болван.
– А как Элиза отреагировала на его смерть?
– Мы ничего с ней не обсуждали, просто подписали бумаги на кремацию. Хотелось бы верить, что в душе – в какой-то ее части – Элиза была рада. Не знаю только, позволяла ли она себе осознать эту радость.
– В какой-то части души?
– В какой-то другой части, наверное, было и горе. Иной раз даже мне бывает грустно, что он умер, как бы нелепо это ни звучало. Он пятнадцать лет готовил для меня завтрак. Расчесывал волосы, пока мне не исполнилось одиннадцать. Все, кого я знала, называли его прекрасным отцом и учителем.
– Вы вообще ни разу не обсуждали его смерть с Элизой? – спросил Майло.
– Словом не перемолвились. В завещании он просил похоронить его рядом с мамой. А я велела одному из мойщиков посуды из «У Фрэнка» высыпать прах в Чесапикский залив. Прямо на задворках ресторана, мы как раз там мусорные баки держали. Еще кофе?
Пока мы допивали кофе, Сандра ненадолго отлучилась и вернулась с пожелтевшей газетной вырезкой в прозрачном пластиковом конверте. Заголовок гласил: «Убит бывший директор школы». Майло попросил разрешения сделать копию.
– Думаете, между этим и смертью Элизы есть связь? Не могу себе представить.
– Скорее всего, вы правы, мадам Стюэр, но два убийства в одной семье случаются не так часто.
– Проклятие Фрименов? – Сандра усмехнулась. – Вообще-то, когда вы позвонили вчера вечером и рассказали про Элизу, я о чем-то таком и подумала. Что над нашей семьей тяготеет рок, и теперь – моя очередь. А проснувшись утром, решила, что все это – чушь собачья, что день прекрасен, наслаждайся жизнью… Знаете, не надо ничего копировать, забирайте себе. Понятия не имею, зачем я вообще ее хранила.
– Ваш рассказ об отце, – заметил я, – объясняет, почему Элиза была склонна, скажем так, к рискованным решениям.
– В каком смысле?
– Например, она регулярно вдрызг напивалась.
Сандра Стюэр вытаращила глаза.
– Вы серьезно?
– Совершенно.
– Ну и ну… – Она покачала головой. – Я-то всегда думала, что Элиза – сама умеренность. Как только она достигла возраста, когда можно покупать алкоголь, все, что я от нее слышала, – многословные лекции о том, что я должна знать меру. Мы обе учились в Святом Сердце, она была на старших курсах, а я только поступила. Ну, и сразу ударилась в вечеринки.
– Вы часто виделись в колледже?
– Уже тогда – довольно редко. Колледж небольшой, но нам как-то удавалось избегать друг друга. А чем она напивалась?
– Водкой.
– Как интересно, – заметила Сандра. – И здесь совпадение. – Она отпила глоток лимонада. – Хотя это как раз объяснимо. Элиза постоянно повторяла в своих проповедях: «Сандра, если уж у тебя недостаточно мозгов, чтобы не пить вообще, пей только водку. От нее нет запаха, и никто не догадается, какая ты идиотка».
– Встречаться вы толком не встречались, но время для проповедей она находила? – уточнил я.
– Вот именно! Я и удовольствие от студенческой жизни начала по-настоящему получать только в последние два года, когда она уже выпустилась. А какие у нее еще были рискованные решения?
– При вскрытии обнаружены следы опиатов, – ответил Майло.
– Это… героин?
– Или что-то подобное.
– Не могу поверить!
– Люди меняются, – заметил Майло.
– Меняются, да, но не в такой же степени! – не согласилась Сандра. – Я всю жизнь считала, что у нее-то мозги на месте… Сейчас выяснится, что вы можете порассказать еще о чем-то таком, чего я никогда не подозревала в собственной сестре!
– Вы жили рядом с Пимлико, – продолжил Майло. – Не замечали, чтобы Элиза играла в лошадки?
– Она играла на скачках? – поразилась Сандра. – Такое чувство, что вы говорите о ком-то другом. Ни разу не видела, чтобы она делала ставки на тотализаторе, а я-то как раз в Пимлико время от времени забредала… Слушайте, она была умница. Окончила Святое Сердце с отличием, получила стипендию, чтобы учиться на магистра в Хопкинсе. Это я была раздолбайка, еле-еле сдавшая выпускные в колледже. Ну, у меня была причина, я в то время вовсю крутила роман с Фрэнком… Так, значит, она играла на скачках?
– Мы не знаем, но она определенно играла в блек-джек в Рино.
– Тогда это – наследственность. Отец поигрывал в Пимлико. Не по-крупному, а так, оставлял за раз долларов двадцать-тридцать, он называл это «траты на развлечение». Хотя вообще-то скряга был еще тот… И часто Элиза ездила в Рино?
– Точно известно про один раз, – ответил Майло. – Она была там со своим дружком по имени Сэл Фиделла.
– Имя как у мафиозо.
– Всего лишь безработный коммивояжер. Они с Элизой сорвали банк в пять тысяч и всё спустили в тот же вечер.
– Яблочко от яблони, – сказала Сандра с печальной улыбкой. – Надеюсь, хоть эта семейная традиция на меня не распространится.
– Расскажите нам еще об Элизе, – попросил я.
– Ну… она любила приврать.
– О чем?
– Да о чем угодно. У меня была теория, что и это из-за отца. Лет с двенадцати сестра научилась притворяться больной – каким угодно образом, лишь бы отделаться от его ночных визитов. Совала пальцы в горло, чтобы вырвало, грела градусник, натирала кожу наждаком, чтобы имитировать сыпь, жаловалась на болезненные менструации. Но она врала и без видимой необходимости. Отец даст ей с собой бутерброды в школу, она к ним и не притронется, а ему говорит: «Спасибо, очень вкусно». Или наоборот – съест все до последней крошки, а вернувшись домой, рассказывает, что потеряла сверток и чуть не умерла с голоду. Думаю, ей нужно было почувствовать, что именно она управляет происходящим. Делала ему всякие мелкие пакости – спрячет шлепанцы или переложит очки в такое место, где он посмотрит в последнюю очередь. Как-то среди ночи я видела в окно, как она выпускает ему воздух из шины.
