– А почему бы и нет?
– Это же конкуренты!
Широкая улыбка, обнажающая ряд белоснежных зубов.
– В Лиге плюща не принято рекламировать собственный университет, лейтенант. Это считается безвкусным.
– Значит, когда меня подрезает какой-нибудь болван на «Мерседесе», а на заднем стекле у него наклейка супер-пупер-университета, то на самом деле ни в какой супер-пупер он не ходил?
– Если болван, то, скорее всего, ходил, – поправил его Фрэнк. – Я вот что хотел спросить: раз вы здесь, вы еще не знаете, кто убил Элизу?
– Я и не говорил, что ее кто-то убил, Трей.
– Вы же из отдела по расследованию убийств?
– Иногда мы занимаемся и самоубийствами.
– Так, по-вашему, это самоубийство?
– А по-вашему, такое возможно, Трей?
– А мне-то откуда знать?
– Вы никогда не замечали за Элизой склонности к депрессии?
– Никогда!
– Так сразу, без запинки? – Майло щелкнул пальцами. – Уверены?
– Я никогда не замечал ничего, похожего на депрессию. Во всяком случае, в медицинском смысле.
– А в каком замечали?
– Ну, у нее случались перепады в настроении, – начал Фрэнк. – Как и у всех остальных. В основном, сколько я помню, при мне она бывала в прекрасном расположении духа. – Парень принялся отковыривать заусеницу на пальце. – Наверное, не стоит об этом говорить, но, как я понимаю, это моя обязанность…
Еще несколько секунд на заусеницу.
– Парнишку зовут Мартин Мендоса, заканчивает Академию в этом году. Элиза с ним занималась. Не как обычно, когда к ней приходят сами ученики или их родители. Его Академия направила.
– И?..
– И возникли проблемы.
– Какого рода?
– Эмоционального, – ответил Фрэнк. – Ему все это не нравилось, – я имею в виду и собственно учиться в Академии, и дополнительно заниматься с Элизой. Он даже не пытался этого скрывать. Мендоса попал в Академию по спортивному набору, подающим в бейсбольную команду; у себя в школе он был восходящей звездой. В самом начале выпускного года получил травму и играть уже не мог, но у него был с Академией двухлетний контракт.
– Двухлетний? – переспросил Майло. – Прямо профессиональная лига.
– В известном смысле так и есть, лейтенант. Когда какой-нибудь из школьных команд в Академии приглянется хороший спортсмен из школ для бедноты, они подписывают с ним самый настоящий контракт. Если все идет как и должно, дело получается взаимовыгодное. Если же что-то не так, а в учебном плане спортсмен не очень тянет – это обычное дело, – то проблема решается сама собой. В дарвиновском понимании.
– Ученик бросает школу, не выдержав нагрузки?
– Требования-то в Академии высокие, по определению, даже для отличников, – подтвердил Фрэнк. – Для тех, кто всерьез не настроен на учебу, там просто ад кромешный.
– Выходит, повредил колено – проваливай обратно в гетто?
– Именно так, лейтенант.
– А Мартин Мендоса проваливать не пожелал?
– Как я понял из рассказов Элизы, он не сам выбрал Академию, родители настояли. Его отец работает официантом в гольф-клубе; познакомился с кем-то из выпускников Академии, рассказал про сына, так все и случилось… Только против исторической несправедливости особо не попрешь.
– О какой несправедливости речь, Трей?
– Восемь классов государственной школы, – ответил Фрэнк. – Мартину нужно было догонять и догонять. Вот Академия и наняла Элизу.
– Очень мило с их стороны, учитывая, что из бейсбольной команды он выбыл.
– Ну, можно сказать и так.
– Вы не думаете, что это был альтруизм?
– Я думаю, что к семнадцати годам человек должен иметь хоть какую-то возможность решать, что ему делать, а что – не делать. Отказывать ему в такой возможности – все равно что играть с огнем. Мартин вел себя с Элизой очень агрессивно, это ее волновало.
– Агрессивно в физическом смысле?
– Лишь на словах, но Элизу и это беспокоило. Во всяком случае, достаточно, чтобы рассказать мне.
– Она просила защиты от Мендосы?
– Да нет, конечно, просто хотела поделиться своими волнениями. Я об этом и не вспомнил бы, но теперь, когда она… Послушайте, передавая чужие разговоры, я чувствую себя кем-то вроде стукача.
– Информатора, – поправил Майло.
Молчание.
– Так, значит, Элиза боялась Мендосы?
– Да нет, скорее… Хотя, пожалуй, все-таки да, лейтенант. Она пыталась делать свою работу, как и положено, а Мендоса пропускал занятия или опаздывал – и ей постоянно приходилось перекраивать расписание, – или вообще не выполнял заданий, которые она задавала на дом… короче, лез вон из кожи, чтобы показать, как ему на все наплевать. Наконец Элиза сказала ему, что он напрасно тратит ее время и школьные деньги. А Мендоса вскочил на ноги, начал что-то орать ей в лицо, – Элиза уже думала в полицию звонить. Но он выругался, выбежал из дома, и больше Элиза его не видела.
– Когда это случилось?
– С месяц назад. А когда похороны?
– Пока что неизвестно. – Майло достал блокнот, открыл и быстро просмотрел записи. – Арни Джозеф?
– Кто это?
– У Арни бар на бульваре Ван-Найс. Элиза иногда заходила туда пропустить стаканчик, вы должны бы знать.
– Я не пью. – Фрэнк дернул заусенец, и тот оторвался. Показалась кровь, и парень зажал ранку большим пальцем. Потом снова уставился в потолок.
– Вы хотите сказать, что никогда не заходили в «Дела идут»?
Фрэнк облизал пересохшие губы.
– Нет.
– По крайней мере, вы бывали рядом. Собственно, так мы вас и нашли. Вы проводили Элизу до бара, потом был поцелуй на прощанье. Горячий и страстный – во всяком случае, так нам его описали.
– Черт! – вырвалось у Трея Фрэнка. Он откинулся на кровати и закрыл глаза, загнанно дыша.
– Хотите нам что-нибудь сказать?
Парень что-то пробормотал.
– Простите, я не расслышал.
– У нас… было это.
– Было что?
Фрэнк приподнялся на кровати, опираясь на локти. В глаза нам он старался не смотреть.
– Мы занимались любовью. Нерегулярно, время от времени. Без особой привязанности, просто для удовольствия.
– Для удовольствия, – повторил Майло.
– Или скорее для снятия стресса. – Фрэнк повернулся и посмотрел нам в глаза. Твердо, даже с какой-то бравадой. – Мы учили болванов уму-разуму, один бесконечный час за другим. Иногда требовалось забыться.
