Сейчас полночь, и я что-то слышала, клянусь.
Я тоже.
Кто-то дважды стучит в дверь – коротко и резко, словно два выстрела.
Я дергаюсь всем телом. Со стороны, наверное, я выгляжу совсем как Эрика в своем видео.
Я медленно, осторожно направляюсь в прихожую; сердце так и колотится в груди. Возможно, по ту сторону двери – тот самый человек, который напугал Эрику. Из-за которого она исчезла.
Но через дверной глазок я вижу не его, а ее.
Грету Манвилл. Она стоит за дверью в своем кардигане и с эко-сумкой.
– Я предчувствовала, что ты непременно решишь навестить меня сегодня, – говорит она, стоит мне открыть дверь, – и решила сэкономить время, навестив вместо этого тебя.
– Очень рада вас видеть, – говорю я.
Хотя я открываю перед ней дверь, Грета остается стоять на пороге, словно ожидая приглашения.
– Не желаете войти?
Услышав волшебные слова, она заходит.
– Я ненадолго. Никогда нельзя докучать людям. Многим людям твоего возраста следовало бы об этом помнить.
– Я приму к сведению, – говорю я, провожая ее в гостиную. – Выпьете чего-нибудь? У меня есть кофе, чай и… Ну, на самом деле, это все.
– Чаю, спасибо. Но только маленькую чашку.
Я иду на кухню и ставлю чайник на плиту. Вернувшись, я вижу, как Грета ходит кругами по комнате.
– Я не пытаюсь совать свой нос в чужие дела, – говорит она. – Просто любуюсь тем, как преобразилась квартира. Здесь стало гораздо меньше хлама.
– Вы бывали здесь раньше?
– Милая моя, я здесь жила.
Я изумленно гляжу на нее.
– Когда писали «Сердце мечтательницы»?
– Верно.
Я знала, что это не совпадение. Невозможно в таких деталях описать вид из окна спальни, никогда не видев его своими глазами.
– Значит, это и есть квартира Джинни? – спрашиваю я.
– Нет, это твоя квартира. Не следует путать реальность и выдумку. Ничего хорошего из этого не выходит. – Грета продолжает осматривать комнату и подходит к бронзовому телескопу у окна. – Вот здесь я и написала книгу, кстати говоря. Тут стоял маленький скрипучий столик. Я целыми днями сидела здесь за электрической пишущей машинкой. Ох, как же громко она стучала! Совершенно выводила моих родителей из себя.
– Сколько вы здесь прожили?
– Несколько десятков лет, – отвечает Грета. – Но моей семье она принадлежала гораздо дольше. Мама унаследовала ее от моей бабушки. Я жила здесь, пока не вышла замуж, и вернулась после развода, чтобы написать ту книгу, которую ты так обожаешь.
Я следую за Гретой в кабинет и затем обратно в коридор; она ведет указательным пальцем по обоям. Когда чайник закипает, мы вместе идем на кухню, и Грета садится в закутке у окна. Я разливаю чай по чашкам и сажусь рядом. Присутствие Греты успокаивает меня – мне уже не так страшно, как десять минут назад.
– Эта квартира сильно изменилась с тех пор, как вы жили здесь?
– В некоторых аспектах – да. В других – ничуть. Мебель, само собой, другая. И возле лестницы раньше была комната горничной. А вот обои остались те же. Как они тебе? Говори честно. Не бойся, что разрушишь мое чувство прекрасной ностальгии.
Я гляжу в чашку, на свое отражение в коричневом напитке.
– Они ужасны, – говорю я.
– Я не удивлена, – говорит Грета, задумчиво рассматривая меня. – В мире есть два типа людей, дорогая. Некоторые смотрят на эти обои и видят только цветы. А некоторые видят только лица.
– Вымысел и реальность, – говорю я.
Грета кивает.
– Именно. Сначала я думала, что ты – одна из тех, кто видит цветы. Из тех, кто живет мечтами. Из фантазеров. Но теперь я так не считаю. Ты видишь лица, не так ли?
Я коротко киваю.
– Значит, ты реалистка.
– А что видите вы? – спрашиваю я.
– Я вижу и то, и другое одновременно, и сама решаю, на чем сфокусироваться, – говорит Грета. – Наверное, я прагматик. Сегодня я выбрала цветы. Поэтому я и здесь. Хотела отдать тебе кое-что.
Она роется в сумке и достает оттуда книгу «Сердце мечтательницы» – самое первое издание, в твердой обложке.
– Я поставила автограф, – говорит Грета, протягивая мне книгу. – Как ты и просила в тот день, когда подкараулила меня в лобби.
– Я вас не подкарауливала, – отвечаю я с притворным возмущением, хотя на самом деле я растрогана до глубины души.
Спустя мгновение это чувство – признательности, радости – бесследно испаряется. Когда я открываю книгу и вижу, что именно Грета написала на первой странице, кровь стынет у меня в жилах.
– Ты не рада? – спрашивает Грета.
Я перечитываю надпись, вглядываясь в каждое слово. Хочу убедиться, что я не ошиблась.
Не ошиблась.
– Огромное спасибо, – громко говорю я в надежде заглушить зародившееся сомнение.
Не помогает.
– Тогда почему ты выглядишь так, будто вот-вот впадешь во внезапный сон?
Именно так я себя и чувствую. Будто застыла на краю обрыва и рискую вот-вот сорваться в бездну.
– Мне просто неловко, – говорю я. – Не стоило утруждаться.
– Мне совсем не трудно, – говорит Грета. – Я бы не стала этого делать, если бы не хотела тебя порадовать.
– Но вы были правы, когда рассердились на меня в тот день. Наверняка вам все время надоедают просьбами об автографах. Особенно временные жильцы.
– Ты ошибаешься. Я раньше никогда не подписывала книгу для кого-то в Бартоломью. Ты особенная, Джулс. И я хотела показать тебе это.
Я стараюсь изобразить, что очень польщена, прижимаю книгу к груди и нарочито восторгаюсь – так, как восторгалась бы совершенно искренне, если бы Грета сделала это вчера. На самом деле я хочу отбросить книгу как можно дальше.
– Мне очень приятно, – говорю я. – Честное слово. От всего сердца, спасибо вам.
Грета по-прежнему смотрит на меня с беспокойством.
– Ты уверена, что все в порядке?
– Честно говоря, мне нездоровится. – Раз изобразить энтузиазм не вышло, остается только найти подходящее оправдание. – Кажется, простуда. Я всегда заболеваю, когда начинает холодать. Думала, что после чашки чая мне станет лучше, но теперь понимаю, что нужно прилечь.
Если Грета понимает, что я всего лишь хочу ее выпроводить, то не подает виду. Она просто допивает свой чай, вешает на плечо сумку и неторопливо выходит из кухни. У двери она говорит:
– Отдохни. Я загляну к тебе завтра.
