– Ник был там?
– Прямо у меня за спиной, – говорит Ингрид. – Я не хотела открывать дверь, но Ник меня заставил – чтобы ты ничего не заподозрила. Он все это время прижимал электрошокер к моей спине, чтобы я не пыталась тебя предупредить. Сказал, что тогда он ударит шоком сначала меня, а потом тебя.
Это все объясняет. Почему Ингрид так долго не открывала дверь. Секунд двадцать. Почему открыла только узкую щелку. Почему так неестественно улыбалась и заверяла меня, что все в порядке.
– Я знала, что что-то не так, – говорю я, и внезапно у меня на глаза тоже наворачиваются слезы, хотя Ингрид как раз перестала плакать. – Я хотела тебе помочь.
– Ты помогла мне, Джулс. У меня в кармане лежал перцовый баллончик. Совсем маленький, на брелоке с ключами. Ник появился так внезапно, что я не успела его достать. Но потом ты постучала в дверь. И говорила со мной достаточно долго, чтобы я успела достать его из кармана.
Я хорошо это помню. Как она медленно опускала правую руку в карман джинсов.
– Когда ты ушла, я начала умолять его оставить тебя в покое, – говорит Ингрид. – А потом распылила ему в глаза перцовый баллончик. И убежала. Не взяла с собой ничего. Времени не было. Пришлось все оставить в квартире. Телефон. Одежду. Деньги. Единственное, что у меня оставалось, – ключи, и я бросила их прямо в лобби, потому что знала, что вернуться уже не смогу.
Дверь приоткрывается, и в раздевалку заглядывает Бобби.
– Дамы, пора закругляться, – говорит она. – Я не могу торчать тут весь вечер. Мою койку займут.
Мы с Ингрид возвращаемся в спортзал, где народу заметно прибавилось. Бобби права. Все койки заняты. На некоторых спят, читают или просто смотрят в никуда. На некоторых активно общаются – сидят вместе, смеются и болтают. Глядя на всю эту суматоху, я понимаю, почему Ингрид проводила все это время на вокзалах и других людных местах. Вместе безопасней.
Для нас.
Но не для другого временного жильца, который остался в Бартоломью в одиночестве.
За этой мыслью следует другая. Такая ужасная, что у меня перехватывает дыхание.
Я достаю телефон и нахожу в истории браузера календарь фаз луны.
Ввожу месяц.
Ввожу год.
Увидев результат, я невольно вскрикиваю. Все вокруг с недоумением оборачиваются ко мне. Ингрид и Бобби подходят ближе.
– Что случилось? – спрашивает Ингрид.
– Мне нужно идти. – Я спешу к выходу. – Оставайся с Бобби. Не верь никому, кроме нее.
Ингрид кричит мне вслед:
– Куда ты?
– В Бартоломью. Нужно предупредить Дилана.
За считанные секунды я вылетаю из спортзала, а затем – из приюта, на улицу, где в небе по-прежнему висит яркая полная луна.
Второе полнолуние за этот месяц.
Ночь голубой луны.
42
Я беру такси до Бартоломью, хотя у меня нет на это денег.
В кошельке у меня пусто.
На счету тоже.
Но сейчас скорость важнее всего. Я мысленно выделила двадцать минут на то, чтобы доехать до Бартоломью, взять самое необходимое, поговорить с Диланом и сбежать куда подальше. Никаких объяснений. Никаких прощаний. Туда и обратно, и бросить ключи в лобби перед уходом.
Но я уже выбиваюсь из графика. На Восьмой авеню – огромная пробка. За пять минут мы проезжаем всего два квартала. Я сижу на заднем сиденье, дрожа от страха и нетерпения. Трясущимися руками я беру телефон и звоню Дилану.
Один гудок.
Стоит красному свету смениться зеленым, такси стремительно трогается с места.
Второй гудок.
Мы проезжаем еще один квартал.
Третий гудок.
Еще квартал. Осталось всего шестнадцать.
Четвертый гудок.
Проехав еще один квартал, такси резко тормозит на светофоре. Меня швыряет вперед – я едва избегаю удара о плексигласовую перегородку между водителем и пассажирами. Телефон выпадает из моих дрожащих рук.
Упав на пол, он по-прежнему продолжает звонить. Потом гудки сменяются голосом Дилана на автоответчике.
– Это Дилан. Вы знаете, что делать.
Я хватаю телефон с пола и практически кричу в трубку:
– Дилан, я нашла Ингрид. Она в порядке. Мы не знаем, где Эрика. Но тебе нужно убираться оттуда. Сейчас же.
Водитель удивленно поглядывает на меня через зеркало заднего вида. Приподнятые брови. Наморщенный лоб. Уже жалеет, что согласился меня отвезти. А через пару минут начнет жалеть еще сильней.
Я отворачиваюсь и продолжаю говорить, путаясь в словах.
– Я почти на месте. Если сможешь, встреть меня снаружи. Я все объясню позже.
Я нажимаю на отбой в тот самый момент, как загорается зеленый свет и такси устремляется вперед, через Колумбус-Серкл. С правой стороны здания сменяются зелеными просторами Центрального парка.
Еще тринадцать кварталов.
Я отправляю Дилану сообщение.
И еще одно.
Мы проезжаем еще один квартал. Осталось двенадцать.
Я твержу себе, что нужно сохранять спокойствие и самообладание.
Не паникуй.
Думай.
Вот что мне поможет. Вовсе не паника. Паника лишь порождает все больше паники.
А спокойные, рациональные рассуждения могут творить чудеса. Но, взглянув на часы, я чувствую, как все мои рациональные мысли испаряются. Прошло уже десять минут, а мы не проехали даже половину пути.
Пора выбираться.
Когда такси останавливается на следующем светофоре, я распахиваю дверь и выскакиваю наружу. Водитель что-то кричит мне вслед, но я не могу разобрать слова – я лавирую между рядами автомобилей, чтобы добраться до тротуара. Таксист яростно сигналит. Один раз, второй, и третий протяжный гудок, следующий за мной через весь квартал.
Я бегу по улице.
Осталось одиннадцать кварталов.
Я ускоряю темп. Большинство прохожих расступаются передо мной. Остальных я расталкиваю.
Я игнорирую их возмущенные взгляды и недовольные жесты. Я могу думать лишь о том, как добраться до Бартоломью и как потом оттуда выбраться.
Сохраняй спокойствие.
Сохраняй самообладание.
Туда.
И обратно.
На бегу я мысленно составляю список того, что хочу взять с собой из квартиры. Фотографию семьи. Вот что важнее всего. Снимок Джейн и моих родителей, который я сделала в пятнадцать лет и оставила на прикроватном столике. Все остальное можно бросить.
