Снаружи раздается торопливый цокот каблучков.
Лесли Эвелин.
Я жду, пока она пройдет мимо, и оглядываюсь, чтобы осмотреть темную палату.
И тут я замечаю Грету.
Она в оцепенении сидит на койке и в ужасе смотрит на меня.
Приоткрыв рот, она балансирует на грани крика.
Один-единственный звук меня выдаст, поэтому я смотрю на нее в ответ широко распахнутыми глазами, мысленно умоляя ее не кричать.
Губами я произношу одно-единственное слово.
Пожалуйста.
Грета так и сидит с открытым ртом, пока Лесли проходит мимо. Через несколько секунд Грета наконец подает голос:
– Уходи, – произносит она хриплым шепотом. – Быстрее.
54
Я дожидаюсь, пока Лесли не откроет дверь палаты, в которой я лежала. Из нее вырываются клубы серого дыма, моментально заполняя сестринскую. Под прикрытием дыма я спешу к концу коридора. С каждым шагом боль будто бы притупляется. Не знаю, действительно ли она ослабевает, или я просто к ней привыкаю. Неважно. Главное – не останавливаться.
И я иду дальше.
До конца коридора.
Через дверь, которую Лесли оставила открытой.
В квартиру Ника.
Я закрываю за собой дверь – для этого мне приходится упереться в нее плечом. Мне на глаза попадается щеколда.
Я запираю дверь.
Меня наполняет удовлетворение, хотя я не питаю надежд, что Лесли и все остальные оказались в ловушке. Наверняка есть и другой выход. Но мне удалось их задержать, а большего мне и не требуется.
Я бреду дальше, полная усталости, боли и адреналина. От этой смеси у меня кружится голова.
И вот я на кухне Ника, и она словно плывет у меня перед глазами. Шкафчики. Столешница с деревянной стойкой для ножей. Дверь, ведущая в столовую, и темный парк за окном.
Не расплывается лишь изображение уробороса.
Оно извивается.
Как будто змей вот-вот выползет из рамы.
Я чувствую на себе его огненный взгляд, когда подхожу к стойке для ножей и хватаю самый большой из них.
Нож в руке помогает мне сфокусироваться. Головокружение не отступает полностью, как и боль, но я могу его преодолеть. Мне нужно отсюда выбраться. Это мой долг перед семьей.
Я смотрю на фотографию, прижатую к груди. Когда передо мной стоял выбор, проглотить таблетки или нет, я взглянула на лица своих родных и поняла, что я должна сделать.
Бороться.
Жить.
Стать единственным членом семьи, который не исчез без следа.
Я иду дальше, через кухню назад в коридор, куда уже просочились тонкие струйки дыма. Звук пожарной сирены здесь едва слышен. Больничные палаты словно отделены от остального здания.
По мере того, как я продвигаюсь по коридору, звук становится еще тише. В конце коридора – кабинет Ника; потайной ход за шкафом все еще открыт. По ту сторону лежит квартира 12А. Кабинет. Затем коридор. А там – путь на свободу.
Одна дверь за другой.
Пошатываясь, я бреду к проему, не обращая внимания на дым, боль, изможденность, головокружение. Все мои мысли сосредоточены на выходе. На том, чтобы достичь его. Пройти по нему. Но, когда я добираюсь до прохода, мою спину будто окатывает внезапный жар.
Я резко оборачиваюсь и вижу в углу кабинета Ника.
В руках у него – пистолет Ингрид.
Ник поднимает его, направляет на меня и нажимает на спусковой крючок.
Я зажмуриваюсь, вздрагиваю, пытаюсь посвятить последнее мгновение своей жизни на земле мыслям о своей семье, о том, как я скучаю по ним и как сильно надеюсь на воссоединение в загробной жизни. До меня доносится металлический щелчок.
Потом еще один.
Еще и еще.
Я открываю глаза и вижу, как Ник раз за разом продолжает нажимать на спуск незаряженного пистолета. Словно ребенок, играющий в ковбоя.
Я не пытаюсь убежать. В моем состоянии это бессмысленная затея. Вместо этого я опираюсь о книжный шкаф и смотрю на Ника, который улыбается, явно довольный собой.
– Не бойся, Джулс, – говорит он. – Я тебя не пристрелю. Ты слишком дорого стоишь для этого.
Опустив пистолет, Ник приближается на несколько шагов.
– Моя семья немало заработала на таких, как ты. Да, в этом есть определенная ирония. Ты совершенно бесполезна, но твои внутренности имеют большую ценность. А у многих других людей, тех людей, кто действительно приносят миру пользу, внутренности нуждаются в замене. Ты считаешь нас убийцами.
Я зло смотрю на него.
– Вы и есть убийцы.
– Нет. Я оказываю миру услугу.
Теперь нас разделяет около десяти футов. Я крепче сжимаю нож.
– Подумай о тех, кто приходит сюда, – говорит Ник. – Писатели и художники, ученые и первопроходцы. Подумай о том, что они могут сделать для мира. А теперь подумай о себе, Джулс. Кто ты такая? Что ты можешь предложить миру? Ничего.
Он делает еще два шага.
Я поднимаю нож, почти не осознавая свои действия, и прижимаю его к собственной шее. Лезвие надавливает на кожу под нижней челюстью. Сердце бешено бьется под сталью.
– Я это сделаю, – говорю я Нику. – И тогда у тебя не останется ничего.
Он знает, что я блефую.
– Давай, – отвечает он, небрежно пожимая плечами. – Твое место займет кто-то другой. Не одной тебе нечего терять, Джулс. Тысячи людей нуждаются в укрытии, в деньгах и надежде. При необходимости мы уже завтра найдем кого-то тебе на замену. Так что давай. Перережь себе горло. Нас это не остановит.
Он делает еще два шага. Один медленный, другой – внезапный, застающий меня врасплох.
Я выбрасываю руку с ножом вперед, и он втыкается Нику в живот.
Пауза. Сопротивление плоти, мускулов, внутренних органов. Но лезвие ножа легко его преодолевает, пронзая эту плоть, мускулы и внутренние органы, погружаясь все глубже. Так глубоко, что мой сжатый кулак в конце концов соприкасается с рубашкой Ника.
Я выдыхаю.
Ник тоже.
В кабинете одновременно звучат два потрясенных, судорожных вздоха.
Я резко выдыхаю еще раз, выдергивая нож.
Ник нет.
Он только стонет, пока кровь заливает его рубашку, за считаные секунды перекрашивая ее из белого в красный. Потом Ник падает. Быстро и неотвратимо.
Я пячусь от него и от расползающейся лужи крови. Спиной вперед я захожу в темный проем и оказываюсь в кабинете квартиры 12А. Там я снова наваливаюсь плечом на книжный шкаф. Прежде чем он встает на место, я бросаю последний взгляд в квартиру Ника. Он все еще лежит на полу, истекая кровь; он все еще жив.
