– Но ведь еще дьявольски рано, – возражал барон. – У меня есть план. Пойдем в «Маскотт». Как вам?
– Это скучная дыра, – ответил камергер, однако спутница его было другого мнения, отчего решили ехать в «Маскотт». Кельнер подал счет, и Денхофф безапелляционно заявил, что платит он.
– Но это же мое предложение, – упирался Малиновский.
– Заплатите в «Маскотте».
Впрочем, счет составлял неполных сто злотых, и Малиновского удивило только одно: в портмоне барона сейчас было немногим больше.
По дороге полковник пытался сбежать, но его не отпустили. В новом заведении они пили шампанское и ели фрукты. Уже под утро Малиновский оплатил счет: триста сорок злотых. Это его отрезвило. Некоторые позиции счета показались ему неправдивыми, другие – чрезмерными. Но поскольку торговаться не следовало, он отдал деньги, изображая веселье.
Злиться оставалось только на себя: отданная сумма представляла собой почти половину его зарплаты вице-директора. А ведь есть люди, которым хватает доходов, чтобы посещать рестораны каждый день.
«К черту! Быстрее бы уволили Яскульского, – думал он. – Тогда денег станет больше».
На следующий день он встал с головной болью, не выспавшийся и злой. Его раздражало и то, что Богна притворялась, будто не знает, во сколько он вернулся домой, что она вела себя как обычно, не упрекала его. Но если бы она попыталась, он приготовил такой ответ, что она сразу бы заткнулась.
«Моя дорогая, – сказал бы он. – Я категорически прошу тебя не вмешиваться в мои дела. Не выношу контроля, я взрослый мужчина на серьезной должности, и я не для того женился, чтобы за мной присматривали».
Но поскольку она даже не поморщилась, то перед тем как уйти на работу, он неожиданно для самого себя сказал:
– Знаешь, дорогая, я вчера выпил и потратил слишком много…
Хотел, чтобы она спросила, сколько именно, однако Богна только улыбнулась:
– Что ж делать, если так случилось. После обеда ляг, поспи.
– Я потратил двести злотых, – выдавил он. – Нам не хватит до конца месяца.
– Жаль, – сказала она. – Но не переживай. Как-то залатаем эту дыру.
– Как-то! Как-то! Вот женский подход к делу, – разозлился он. – Всегда это «как-то».
Через пару дней он узнал, что Богна действительно это «как-то» решила, заложив перстень. Он был не слишком этим доволен, поскольку в тот вечер они собирались на прием к Паенцким, где все дамы просто сверкали драгоценностями, в то время как прекрасный бриллиант его жены лежал в ломбарде.
Он рассчитывал, что нынче вечером повстречает Лолу Сименецкую и поговорит с ней во время танца. Даже составил простой план, заключающийся в том, чтобы подчеркнуть, насколько он близок с Лолой. Однако она не пришла. Он звонил ей несколько раз, но застать ее не мог. Каждый раз ему отвечали, что она вышла. Он уже начал подозревать в том некую ложь, когда однажды днем ему позвонили в контору.
– Это лакей госпожи Сименецкой. Моя хозяйка, мадемуазель Лола, просила передать господину директору, чтобы тот посетил ее нынче в пять.
– А самой мадемуазель нет?
– Мадемуазель выехала в город.
– Спасибо. Передайте, что я приду.
И он пришел. Правда, ему показалось несколько бестактным такое приглашение через слугу, но он был рад, что Лола в нем не разочаровалась. А когда он поговорит с ней, то поймет, действительно ли эта чудачка в него влюблена, пусть и довольно оригинальным образом. Если бы так было!.. Тут в воображении Малиновского стали разворачиваться широкие перспективы и важные последствия. Естественно, пришлось бы столкнуться с немалыми сложностями. Развестись с Богной – это еще меньшая из них, но согласится ли семья на его брак с кузиной Богны? Госпожа Сименецкая консервативна, а приданое Лолы зависело от матери. Однако игра стоила свеч!
«Черт побери! Миллион – это вам не шутки! Тогда бы не я прыгал вокруг всяких Денхоффов и камергеров, а они вокруг меня».
Лолу он застал в том же самом халате и на той же самой софе. Однако разговор не сложился. Лола была весело настроена и все превращала в шутку. В конце, например, когда он уже оделся, произнесла:
– Зачем искать какие-то чувства там, где есть только обычная вежливость?… Вы позволяете мне насладиться вашим совершенным телом, приятной на ощупь кожей и хорошим темпераментом. Я плачу вам тем же, в меру возможностей. Мы оба придерживаемся гигиены и удовлетворяем актуальные потребности организма.
– Я так не могу. – Малиновский пытался говорить серьезно. – Я должен иметь духовный контакт…
– А вы не преувеличиваете? – смеялась она.
– Слово чести, что нет.
Тогда она принялась хохотать, как безумная. С каким бы наслаждением он выкрутил бы ей руки до боли! Однако только сжал кулаки и сказал:
– Ну да. Я без чувств не могу…
Она закурила и склонила голову, пуская дым узкой длинной струей.
– Ах, чувства… чувства мы трогать не станем… Пусть у них будет достаточно времени, чтобы невзрачные бутончики превратились в прекрасные экзотические цветы, источающие ароматы счастья и нирваны.
Выразилась она довольно изящно, насколько он сумел оценить, однако время шло, встречи продолжались, а невзрачные бутоны чувств никак не хотели распускаться. Если б Лола хотя бы не окружала их отношения такой плотной тайной, словно стыдясь их! На приемах, где они встречались время от времени, в театре или даже на улице она едва-едва кивала ему.
А тем временем представилась чудесная возможность: Богна выехала в Ивановку, поскольку ее отец тяжело заболел. В тот же день Малиновский упрекал Лолу:
– Ты убила мою любовь к Богне. Разрушила мое счастье, но я о том не жалею: поверь, я безумно тебя люблю.
– Не поверю, – смеялась она.
– Даю слово чести! – ударил он себя в грудь.
– У тебя красивая грудь, – заметила она.
В определенные моменты она говорила ему «ты», но сразу же после них равнодушно переходила на «вы».
– Только слово скажи – и я порву с Богной! – просил он.
– Но зачем же?!
– Я люблю тебя, жить без тебя не могу. О, я несчастный!
Она снова перевела все в шутку, и, как и всякий раз, выходя от нее, он клялся себе, что больше не придет. А если и приходил, то лишь оттого, что имел искорку надежды.
«Она ко мне привыкнет, – думал он. – Потом на других даже смотреть не захочет. Мало есть мужчин, сложенных так прекрасно, таких красивых и одновременно что-то из себя представляющих».
Собственно, как-то так складывалось, что его положение начинало потихоньку упрочиваться. В строительный фонд прибыла министерская комиссия – проверяла, считала, исследовала. На третий день генеральный директор Шуберт пришел в ярость, наговорил всякого руководителю комиссии и сразу же поехал в министерство. Малиновский потирал руки. Он был убежден, что генеральный все свалит на Яскульского и Яскульский вылетит как пробка.
