Борович побледнел и хотел уйти, но Богна все уладила. Однако урок он усвоил: несвоевременные замечания закончились раз и навсегда.
– Признаюсь, что осадил я его резковато, – сказал Малиновский после ухода Боровича. – Ну что ж, он должен считаться с моим положением. А то до чего могло дойти! Сама подумай. Если бы, например, я стал президентом страны – ну допустим. И тогда я тоже должен был бы позволять любому человеку такое панибратство?… Я не задираю нос, но заставляю уважать свое достоинство.
В начале мая в фонде выплачивали вознаграждения. Поскольку генеральный директор Яскульский в это время выехал на конгресс строителей в Гельсингфорс, Малиновский наконец-то мог провернуть то, чего давно уже ждал. Прежде всего распорядился, чтобы с этого момента ввели два списка выплат. Один для генерального и для него и другой – для остальных работников. Кроме того, в старых распоряжениях он нашел параграф, уполномочивающий руководство фонда распределять вознаграждения пропорционально не зарплатам, но успехам. Благодаря этому, – так он объяснил Богне, которая советовала оставить все по-старому, – вознаграждение станет наградой только для тех, кто его заслужил.
Несколько дней он расписывал распределение фонда, который был в его распоряжении. После долгого размышления назначил себе семь тысяч, а Яскульскому, – чтобы заткнуть ему рот, если пожелает протестовать после возвращения, – целых десять. Одновременно, чтобы избежать разговоров в конторах, назначил выплату вознаграждения секретариату управы. Несмотря на эту осторожность, до него дошли жалобы. Тогда он решил обезглавить оппозицию. Вызвал в кабинет трех самых горластых противников и, даже не кивнув, спросил:
– Говорят, господа, вы полагаете, что вам несправедливо насчитали вознаграждение. Это так?…
– Нет, господин директор, – отозвался один. – Но раньше нам выплачивалась премия в размере месячной зарплаты…
– А еще раньше, при царе Горохе печеный голубок сам прилетал в роток, – оборвал его Малиновский. – Что же касается вас, то и правда была допущена несправедливость. Я просмотрел ваши карточки. Господин Суручек за год пропустил целых двадцать два дня работы. Господин Бобкович потерял планы виллы генерала Жарновского, что обошлось строительному фонду почти в полторы тысячи. А ты, господин Яновский, раз в три дня опаздываешь на работу.
– Я живу в Зеленце.
– Можешь жить хоть на луне. Мне дела нет. Понимаешь?… Бюро – это не благотворительное общество и не приют. Вместо премии вам надлежит получить суровый выговор, и отдел по персоналу тоже получит свое из-за того, что это пропустил. Я же буду о вас помнить, а память у меня, полагаю, неплохая.
Для поддержания атмосферы Малиновский в тот же день разослал руководителям отделов конфиденциальный циркуляр, сообщающий, что в связи с ожидаемым уменьшением бюджета через три дня они должны представить проекты сокращения персонала. «Конфиденциальность» принесла тот результат, что панический страх перед увольнением охватил всех. Потому, когда вернулся Яскульский, до него не дошло ни голоса протеста. Правда, он немного обиделся из-за этой инновации и даже делал вид, что не хочет принять свои десять тысяч, но в конце концов дал себя убедить.
Зато именно эта премия позволила Малиновскому реализовать его мечту. Речь шла о том, чтобы переехать в другой, более представительный дом. В четырех комнатах в Колонии Сташица непросто было устраивать серьезные приемы. И невозможно было приглашать сюда клубных знакомых, многие из которых жили во дворцах. Богна, правда, не желала слушать его аргументы, но ей пришлось смириться с фактом, когда он снял прекрасную семикомнатную квартиру на улице Сенкевича.
Увы, когда стали подсчитывать, оказалось, что средств нужно больше, чем эти семь тысяч.
– Ничего не поделать, придется продать наш участок на Саской Кемпе, – решил он.
Он ожидал новых протестов со стороны Богны, но, к его удивлению, она согласилась сразу, а поскольку участок был записан на ее фамилию, сама решила все формальности с новым владельцем.
Естественно, и речи не могло идти о том, что для такой квартиры хватит одной служанки, и он решил взять лакея, оставив Ендрусь как кухарку.
– Опомнись, Эв, – пугала его Богна. – Мы обанкротимся. Не хватит средств на такой-то размах. Твоей зарплаты на это не хватит.
Он поджал губы:
– Если не хватит – это лучшее доказательство, что пора ее увеличивать. Неужели ты воображаешь, что я всю жизнь останусь на такой зарплате?… Да мы и так сумеем справиться. Например, экономь, сколько сможешь на еде, газе, угле. Этого никто не видит, но всякий замечает, как мы живем и как одеваемся.
Переезд и обустройство на новом месте прошли в большой спешке, поскольку пятнадцатого июня – то есть в день рождения Богны – Малиновский хотел устроить большой прием. Успели лишь благодаря тому, что почти половину мебели, ковров и прочего получили в рассрочку.
– Как мы это выплатим! – переживала Богна.
– Ох, какая же ты скучная, – злился он. – Это уже мое дело. Ты только напоминай мне о сроках. Больше ни о чем тебя не прошу. – Засунув руки в карманы и раскачиваясь с пятки на носок, он добавил: – Я в нашем доме не лучше всех слежу за временем.
Впрочем, по мере успехов в карьере он все более уверенно чувствовал себя как в обществе, так и дома. Теперь кузен Феликс не являлся для него образцом. От прежнего уступчивого отношения к Богне не осталось и следа.
«Возможно, – думал он, – что раньше у меня просто было меньше жизненного и светского опыта, но что тут скрывать: honores mutant mores[19]. Нынче, когда я вращаюсь в высочайших сферах, когда занимаю важную должность, имею право оценивать себя надлежащим образом».
И верил он также, что до всего дошел своим трудом, собственными способностями, что все было результатом его усилий. Некогда Яскульский сказал:
– Есть две разновидности жен: те, которые тянут человека вниз, и те, которые вдохновляют его и помогают овладевать вершинами. Мы с вами, господин Эварист, к счастью, связаны с этой второй разновидностью, не правда ли?
Было это на полднике у Яскульских, в присутствии как Богны, так и жены генерального. Последняя разрумянилась, как девица, и воскликнула:
– Перестань, Петрик, ты ведь никогда не отучишься от комплиментов!
– Эта чистая правда, – упирался Яскульский.
– Отчасти, – кивнул Малиновский. – Отчасти. Хотя здесь можно не заметить важности мужа, который умеет именно так воспитать себе жену… обеспечить ей соответствующие условия, как говорится, материальные и моральные.
Яскульские переглянулись, а Богна быстро начала говорить о чем-то другом, словно он сказал глупость.
«Идиоты», – подумал он, а с Богной весь вечер обращался сухо и отстраненно из-за того, что она не признала его правоты.
Естественно, он был совершенно прав. Да и в чем же Богна была ему вдохновением и помощью? Скорее, она тормозила его, а то, что она когда-то обработала некий реферат или даже отчет, – что она делала достаточно часто, – то что тут необычного?
