Что ей было понимать?… Она спасала этого несчастного. Естественно, он поступил дурно, поступил мерзко, совершил позорное деяние, но ведь всегда был честным человеком… Она должна его спасти! Любой ценой, даже ценой величайших унижений!..
Прямо от неуступчивого доктора она отправилась к госпоже Карась, чей брат, граф Шимон Доброецкий, был куратором госпиталя имени Доброецких, где доктор Фальчинский исполнял обязанности директора.
Старушка приняла Богну со слезами на глазах. Она уже знала обо всем и снова принялась уговаривать Богну развестись с Эваристом, однако признала, что того следует вытащить из тюрьмы, и пообещала обратиться за помощью к брату.
Богна, забегавшись и не чувствуя под собой ног, не имела даже времени заскочить домой. Она то и дело звонила из города, чтобы узнать, нет ли известий из Погорцов. Когда позвонила в семь, оказалось, что приехал какой-то мужчина. Она вернулась как можно скорее. В прихожей, с узелком из красного платка на коленях, сидел старый белорус, который с молодых лет служил у господина Валерия загонщиком.
– Слава Исусу, – встал он. – Я туточки письмо вам привез.
Она разорвала измятый конверт. Внутри был листок:
Я могу купить твою часть Ивановки. Даю за нее сорок тысяч. Если ты согласна, вручи посланнику подтверждение. Он выплатит тебе надлежащее. Формальности реши в течение недели со Стефаном. Со своей стороны я решительно советую тебе оставить эту глупость. Лишиться земли, то есть непреходящей ценности, самого важного в мире – это полная глупость. Подумай и откажись.
Валерий Погорецкий
– Деньги у вас с собой? – поспешно спросила она.
– Конечно, со мной, госпожа.
– Погодите.
Она быстро написала согласие и расписку. Пересчитала деньги и отослала старика на кухню.
– Вас покормят, а когда вернетесь в Погорцы, скажите хозяину, что я очень его благодарю и что напишу ему позже.
Она и правда была безмерно благодарна господину Валерию, хотя и знала уже, что полученная от него сумма куда меньше требуемой.
Следующий день прошел в оплате возмещений. К каждому из обманутых ей снова пришлось явиться лично, не исключая и доктора Фальчинского, который под давлением своего начальника все же согласился на полюбовное решение проблемы.
Одновременно она занялась продажей украшений, серебра и мебели. Из-за слишком большой спешки получила, естественно, едва ли половину цены. Квартира после нашествия торговцев стояла почти пустая. Пришлось уволить слуг. При прощании с Ендрусь она расплакалась, но что было делать?… В нынешних обстоятельствах она даже мечтать не могла о том, чтобы иметь собственную квартиру. Когда стемнело, она приказала перенести в двуколку несколько чемоданов и отправилась в небольшой отель на Вспульной, где сняла комнатку за четыре злотых в день. Могла бы, конечно, переехать к кому-то из родственников, однако приходилось считаться с тем, что сейчас, когда несчастье Эвариста вот-вот станет всем известно из газет, его там наверняка не станут принимать, а ведь именно в нем и заключалось дело. В этой комнатушке ему, конечно, будет неудобно, однако они всегда будут вместе.
Труднее всего было со ссудами. Для покрытия полной суммы не хватало еще почти восемнадцати тысяч. И тут снова пришлось обратиться к семье.
Она начала новое паломничество по родным и знакомым. Увы, почти все выехали на лето. Тетка Сименецкая сидела в Вихе, госпожа Мирская – на Волыни, Дина – в Шенгене, а у Паенцких было так плохо с наличностью, что они и сами искали, где взять в долг. Наконец она сумела собрать почти десять тысяч, при этом две одолжила у доброй Ендрусь. Большую часть требуемого она покрыла, но не могло быть и речи об освобождении Эвариста до того, как она выплатит полную сумму. Тогда она вспомнила о его кузене, Феликсе Малиновском. Не было другого выхода, пришлось ехать во Львов. В результате она во второй раз не сумела воспользоваться разрешением на свидание с мужем, только прислала ему белье и еду. Хотела передать еще и письмо, но на это согласия не получила.
«Что ж, – думала она. – Мое дело сейчас важнее».
А ехать пришлось лично, поскольку, хотя она и могла попросить об этом Боровича, Мишеньку, Дору Жуковецкую или кого-то другого, настолько же дружественного к ней, зная, что не встретит отказа, это казалось ей неправильным. А кроме того, получить у Феликса эти восемь тысяч было крайне необходимо. Она не сомневалась, что сумеет его убедить, хотя и знала, что Феликс нелюдим и не слишком-то расположен к сантиментам.
После бессонной ночи в вагоне она чувствовала себя разбитой и настолько уставшей, что с трудом могла собраться с мыслями. Узнав от горничной, открывшей ей дверь, что «господина профессора дома нету», она чуть не расплакалась.
– Но он не выехал из Львова?
– Нет, он на прогулке. Может, вы подождете?
– Подожду.
– Тогда прошу сюда, в салон. А как мне доложить, когда хозяин вернется?
– Скажите, – заколебалась Богна, – что… что это жена Эвариста.
– Слушаюсь.
Богна села и осмотрелась. Большой салон с тремя окнами был полон мебели, аккуратно накрытой чехлами из белого полотна. Картины на стенах, люстра и лампы тоже были закрыты. Вдоль стены лежал свернутый ковер. Выглядело это как склад мебели.
Вдруг в комнату вошла симпатичная девушка-подросток в коротком синем платье. Ее круглое личико и большие карие глаза выражали интерес и едва скрываемое веселье.
– Простите, хочу представиться, – сказала она спокойно. – Я – Казя. Мамочка еще одевается, а папочка гуляет. Ах, какая вы милая! Я даже не думала… – Она смело протянула руку Богне и добавила: – Я ведь должна говорить вам «тетушка», но вы слишком молоды и красивы для такого тяжелого титула. Правда?
Богна слабо улыбнулась.
– Не думала, что вы… что ты такая большая. Эварист рассказывал о тебе как о ребенке.
Девочка надула губки:
– Ах, дядя был тут в прошлом году, а кроме того, он такой важный, что без палки и не подступись. Можете себе представить: хотел, чтобы я ему руку целовала! Знаете, что я сказала? Сказала так: «Пусть дядя этого от Пшиемской требует».
Она рассмеялась, но тут же замолчала, как видно, поняв, что ляпнула глупость.
– Знаете… он немного волочился за той актриской. Думаю, вы должны его крепко держать в узде.
Богна подумала: «Тут еще ни о чем не знают». Но в этот момент Казя выпалила:
– А теперь уважаемый дядюшка сидит?… Славная история. Мамочка утверждает, что давно это предвидела. Но мамочка всегда предвидит, только когда что-то случится. Дедушка говорит, что мама – это Пифия с вышедшим сроком годности, или как-то так. Скажете мне, что он там, собственно, устроил?
– Мне неприятно об этом говорить, дорогая.
– О, прошу прощения, извините. Я и правда неделикатная. Это глупое любопытство. Наверняка кажусь вам мещаночкой. Я знаю, что вы из аристократии. Мама говорила, что такого стыда перед своей семьей вы не вынесете, мол, это результат того, что вы вышли замуж бог весть за кого, но это она уже говорила назло папочке. Прошу прощения. Вы на меня не обижаетесь?…
