Тут она наконец улыбнулась, и Сьюзи энергично закивала. Мы все улыбнулись. Так-то лучше. Магия всегда все делает лучше.
Харви проводил меня домой и у калитки поцеловал аж три раза.
– Не хочу расставаться с тобой. – Он запустил руку мне в волосы.
– Я тоже, – ответила я и легонько оттолкнула его. – Но мне пора учить уроки. Ты же знаешь, не люблю откладывать домашку до воскресенья. Если сделать ее в пятницу, выходные будут свободны.
– Знаю эту твою привычку, – восторженно улыбнулся Харви. – А я все равно дотягиваю до воскресного вечера, как заповедовал Господь. Завтра увидимся?
Я недоуменно вскинула брови.
– На ярмарке, – напомнил он.
Среди волнений чародейства и всех тревог нынешнего лета я совсем забыла, что мы с Харви собирались на ярмарку. Этот день в народе называют последним днем лета.
– И верно! Да, завтра увидимся.
– Жду не дождусь.
Харви еще раз поцеловал меня и ушел через лес. Я долго смотрела ему вслед.
Холмик свежей земли на могиле во дворе до сих пор лежал непотревоженным. В последнее время тетя Хильда все дольше и дольше воскресала из мертвых. Тетя Зельда говорила, что она просто ленится.
Я пошла на кухню подкрепиться. Потом снова вышла, уселась на надгробие какого-то из давно почивших фамильяров семейства Спеллманов и стала ждать.
Ждать пришлось недолго. Сначала землю пробил стиснутый кулак, потом показались голова и плечи. Тетя выныривала из могилы, словно пловец из воды. Потом, тихо покряхтывая, выбралась целиком и встала.
Я неловко помахала ей. Тетушка улыбнулась и махнула в ответ. Ее лицо было все в земле. Она попыталась отряхнуть грязное розовое платье, но безуспешно.
– Почему тетя Зельда сделала так? – поинтересовалась я.
Вернее было бы спросить: «Почему тетя Зельда все время делает так?» Можно подумать, тетя Хильда даст внятное объяснение, почему сестра то и дело убивает ее.
Тетя Хильда лишь пожала плечами:
– Ты же знаешь, милочка, мне от этого никакого вреда.
Она говорила словно о каких-то пустяках. Может, это и впрямь пустяки. После темного крещения придется привыкать к таким вещам. Ведьмы имеют дело со смертью и с темными искусствами.
Тетушка вытерла землю с лица, бодро улыбнулась мне и осторожно обняла – так, чтобы не испачкать. У тети Хильды сердце совсем не холодное и не изменчивое, я это хорошо знаю, но тетя Зельда говорит, что ее сестра вообще на ведьму не очень-то и похожа.
– Пойдем в дом. Чего бы ты хотела на обед?
Голос у нее был вполне жизнерадостный, походка уверенная. Я встала с надгробия и побрела за ней к крыльцу. Тетя Хильда совершенно права – она в полном порядке. Магия может исправить все что угодно.
* * *
Тетя Хильда легла спать пораньше. Она всегда говорит, что умирание ее утомляет. Тетя Зельда заявила, что это ребячество, но тем не менее приготовила укрепляющий отвар и отнесла его наверх. Я слышала, как она уговаривает тетю Хильду выпить его. Наверное, это у тети Зельды вроде извинений.
Я немного посидела за кухонным столом одна, потом полезла на чердак искать Эмброуза.
Посреди его комнаты в воздухе плавала огромная старинная карта, такая древняя, что бумага стала желтой, а чернила – коричневыми. По верху золотыми буквами шла надпись: MAPPA MUNDI. Карта мира.
Над картой, поблескивая слюдой, парили, точно крохотные звезды, мелкие камушки. А перед картой стоял Эмброуз в неизменном красном бархатном халате и широкими жестами управлял их движением, словно дирижировал оркестром. Камушки послушно перелетали с места на место.
– Привет, Эмброуз.
Он через плечо сверкнул улыбкой и вернулся к созерцанию карты. Там на склонах высоких гор было написано: «Здесь водятся драконы». А среди морских просторов значилось: «Здесь водятся змеи».
Я вошла и спросила как можно небрежнее:
– Что это такое?
– Я соскучился по эспрессо в Италии, я соскучился по китайскому чаю, я соскучился по оргиям! Я уже говорил, что скучаю по оргиям?
– Говоришь время от времени.
– Потому что я и правда соскучился.
Я хмыкнула. Ведьмам положено отвергать ложную скромность ложного бога и с головой окунаться в чувственные удовольствия. Знаю я это, знаю. Просто знаю об этом не так уж много.
Я всмотрелась в карту.
– Если бы ты мог оказаться где угодно на свете, куда бы ты хотел попасть?
Эмброуз широко раскинул руки. Камушки разлетелись по всему чердаку, словно управляемый взрыв яркого света, словно комнатная версия Млечного Пути.
– Где угодно, только не здесь.
Здесь, с нашей семьей. Здесь, со мной. После смерти родителей я прожила в этом доме всю жизнь. Сколько себя помню, Гриндейл всегда был для меня домом. Я люблю его и страшусь потерять. Потерять все, чем дорог мне дом.
Но для Эмброуза мой дом – это тюрьма.
Эмброуз перевел взгляд с карты на меня, оглядел искоса.
– Как там Харви? Чары подействовали?
– Еще как, – торопливо заверила я. – Прекрасно. Очень хорошо.
– Фантастика, – буркнул Эмброуз.
Голос у него был рассеянный. Ясно, что ему дела нет до этих чар. Он еще раз повел рукой, и блестящие камни перестроились, прокладывая путь туда, куда Эмброуз сбежал бы, будь его воля.
– Какая была последняя строчка того заклинания? – резко спросила я. – Я все расслышала, только последнюю строчку не уловила. Что ты сказал? Что это значит?
– Ого! – Губы Эмброуза скривились. – Не сумела перевести всю услышанную латынь? Как же так, Сабрина? Какие еще сюрпризы преподнесет наша безукоризненная маленькая чародейка? Если ты не сможешь отличить омелу от белладонны, тетя Зи будет оч-чень недовольна.
Братец всегда поддразнивает меня, но сегодня в его голосе мне послышалась насмешка. Я сощурилась.
– Серьезно, Эмброуз. Мне надо узнать.
– Серьезно, Сабрина, – передразнил он мой суровый голос. Потом его губы растянулись в озорной ухмылке. – Я никогда не бываю серьезен. И поэтому ничего не расскажу.
– Эмброуз, это не смешно.
– Au contraire, сестренка. Должен сообщить, что моим остроумием восхищались еще при французском дворе. «Король-солнце» считал, что над моими шутками животики надорвать можно!
– Я тебе не верю!
Я повернулась и вышла, хлопнув дверью. Протопала к себе, плюхнулась на кровать, громко скрипнувшую коваными столбиками, утонула в груде одеял.
«Только не подумайте, что я в нее искренне влюбился», – сказал Эмброуз сегодня утром. Эмброуз с его холодным, переменчивым чародейским сердцем. Ему и в голову не придет, что кто-то может искренне беспокоиться о простом смертном. Естественно, он считает, что подшутить над чьей-то любовью – дело простое и простительное.
