Она пожала плечами:
– Разумеется, никто не ждет от тебя дурацких человеческих заморочек с кольцами и куртками. А с чего ты вообще об этом заговорил?
Ник тоже пожал плечами. Это в нем и нравилось ей больше всего. Один из немногих знакомых ей чародеев, кто мог не хуже ее изображать величественное безразличие. Иногда, когда они бывали вместе, то выстраивали такой непробиваемый фасад, что он казался почти настоящим.
Возможно, Ник ей тоже немножко нравился.
– Это из-за тех суперэротических иллюзий? – осведомилась Пруденс. – Они были слишком эротичны? Ты не смог с ними совладать?
– Я могу совладать с любой эротикой. Однако не люблю, когда вы это делаете, – признался Ник. – Бывают вещи реальные, а бывают магические. Но дело не только в этом.
– А в чем еще?
– Не знаю, – мягко ответил Ник. «Если он будет мягким, то на кой он вообще нужен?» – подумала Пруденс. – Тебе не кажется иногда, что где-то должно скрываться нечто большее?
– Большее, чем вечная красота, фантастическая сила и беззаботная жизнь за теплой пазухой у Сатаны? – фыркнула Пруденс. – Не думаю.
О чем бы ни говорил Ник, он явно не считал, что может найти это нечто большее в ней.
– Ты кого-то повстречал? – недовольно спросила Пруденс.
Ник ответил улыбкой, которая была ей незнакома и очень не понравилась. А при виде его мечтательных глаз Пруденс встревожилась.
– Почти.
– Что значит – почти?
– Может быть, я просто жду, – ответил Ник, – того, кто даст мне ключ ко всем тайнам мироздания.
Пруденс ощетинилась. Значит, он их точно бросает. Она расскажет сестрам попозже и приободрит их единственным знакомым ей способом: кого-нибудь помучить.
Может, пойти поискать ту полукровку?
Сабрина до чертиков раздражала Пруденс. В академии только о ней и говорили: наполовину человек, дочка покойного бывшего первосвященника. Если бы Эдвард Спеллман женился на женщине одной с ним породы, его дитя могло бы стать новым первосвященником. А родилось какое-то недоразумение. Люди, глядя на нее, качают головами, чего никогда не выпадало на долю Пруденс и ее сестер. Приятно, когда хоть кто-нибудь стоит ниже тебя по социальной лестнице, но, в отличие от пребывающих в блаженном неведении простых смертных, осознает это. Вещие сестры не жалели времени, чтобы показать Сабрине, насколько она ниже их.
Когда Пруденс впервые увидела Сабрину, та шла по лесу рука об руку с тетей Хильдой. О Хильде Спеллман перешептывался весь ковен. Все соглашались, что она слишком мягкая, а ее преданность Темному повелителю, как минимум, сомнительна. Она слишком потакала этому дальнему родственнику, которого взяла на воспитание, и из-за этого он сбился с пути. Глаза у Хильды были голубые, как небо. Какая гадость!
Без сомнения, она и с этой девчонкой-полукровкой тоже проявит излишнюю мягкость. Обе они на вид были мягкотелыми. Сабрина в желтом плаще и вязаном шарфе взбивала ногой красные и желтые листья, тетушка хлопотала вокруг нее, поправляя шарф. Пруденс прижалась холодной щекой к холодному стволу и закрыла глаза, чтобы не видеть этого безобразия.
После расставания с Ником Пруденс долго искала Сабрину, но никак не могла найти. И вдруг Сабрина сама появилась из-за поворота. Она шла домой, мимо вывески похоронного бюро Спеллманов и дерева, распростершего свои ветки над маленьким кладбищем у крыльца.
Пруденс ничего не боялась, но у нее хватало ума не ссориться с Зельдой Спеллман на ее территории. Зельду никто не мог бы назвать слишком мягкотелой.
Пруденс решила вернуться за Сабриной в другой раз и привести с собой сестер. Она уже собралась уйти, как вдруг увидела, как на верхнем этаже, под наклонной крышей, на одном из множества окошек дернулась занавеска. В окне появился парень. Он смотрел, как приближается Сабрина.
Пруденс привыкла щелкать мальчишек словно семечки, а в комнате у нее был целый склад яблок с древа познания, но этот парень был словно обед из пяти блюд с шоколадным тортом на десерт. «Во дает», – подумала Пруденс о Сабрине и задалась вопросом: с какой стати Сабрина теряет время с каким-то человеческим мальчишкой, когда у нее дома такая роскошь? Потом догадалась: наверное, это и есть тот самый беспутный родственник.
Когда парень увидел Сабрину, его лицо просияло. А до этого он немного грустил.
Внезапно Пруденс подумала: как, наверное, хорошо, когда тебя кто-то ждет. Встречает вот такой улыбкой, широкой, как океан, и яркой, как солнце, едва ты покажешься вдали.
А Сабрина, должно быть, к этому привыкла.
Пруденс подошла поближе, присмотрелась.
Сабрина поднялась на крыльцо, и родственник небрежным жестом распахнул перед ней дверь, хотя для этого ему, вероятно, пришлось спускаться бегом. Он закинул на плечо дурацкий школьный рюкзак Сабрины, она подергала его за бархатный шарф на шее, и дверь в дом Спеллманов закрылась за ними.
Кухня находилась с задней стороны дома. Уютная, с узором из черепов на обоях и пучками травы, развешанными по стенам. Осторожно ступая по веткам и листве, Пруденс приблизилась и увидела на столе сине-зеленые чашки. Тетушка с глупыми добрыми глазами помешивала какое-то варево на черной железной плите. Когда впорхнули родственник и Сабрина, она подскочила от радости. Пруденс чуть не завизжала. На родственника были наложены чары, чтобы он никогда не вышел из дому. А Сабрина прожила в этом доме всю свою жизнь. Неужели для тетушки их появление – такой уж сюрприз?
Сабрина щелкнула пальцами, и зазвучала тихая музыка. Они с парнем принялись кружиться среди кухонных стульев, то ли в танце, то ли затеяв шутливую драку, подныривая под связки трав, а тетушка вскинула руки в притворном отчаянии и смеялась над их выходками.
– Разве ты не знаешь, что я всего лишь человек? – пропела Сабрина. Видимо, это было у них расхожей шуткой, а не чудовищной правдой, которой надо стыдиться.
Сабрина не выпускала из рук мягкий шарф родственника, и он наклонил голову, чтобы она накинула бархат обратно на шею. Девушка, пританцовывая, стала водить парня, как на веревочке, а он подпевал для нее следующим строчкам песни. Что-то о том, как он рад быть с ней, а Сабрина грозила ему пальцем, озорная и юная, какой Пруденс никогда не была. Потом родственник подхватил за талию тетушку, и все трое, приплясывая, пошли паровозиком вокруг кухонного стола.
«Нечто большее», – прозвучал в голове мечтательный голос Ника. Он инстинктивно чувствовал, что Пруденс чего-то не хватает, а чего именно – она никак не могла понять. Пока не увидела эту картину.
Ей стало тошно. Пруденс развернулась и умчалась в лес.
Бесчисленные удары судьбы огнем и молотом выковали Пруденс, и она стала тверже камня. Черный бриллиант в костяной короне ковена Церкви ночи. У Сабрины Спеллман не было ничего такого, чему Пруденс могла бы позавидовать.
Вернувшись в академию, она спела в Инфернальном хоре. Она была лучшей певицей и всегда ждала, что леди Блэквуд ее похвалит. Жена первосвященника увидит, какими удивительными талантами наделена Пруденс, и пригласит на обед с отцом Блэквудом. Но этого так и не случилось. Всякий раз, завидев Пруденс, леди Блэквуд сверкала глазами, и ее ненависть к девушке, кажется, только росла.
