* * *
С Долбушиным произошло вот что. Попав в Межгрядье чуть позже, чем Ул и Яра, он оказался от них в нескольких сотнях метров. Почти сразу ему стало жарко, да еще и одежда потекла, поскольку не была шныровской.
Долбушин рассердился на Лиану, хотя в ее обязанности вовсе не входило выбирать правильные рубашки, которые на двушке не превратятся в текущие полимеры. Но все равно он рассердился. Когда мужчина забывает что-то дома, в этом всегда виновата женщина – что не подумала и не положила, – хотя он, конечно, главный, а она курица.
Избавившись от той части одежды, что не выдержала испытания Межгрядьем и пыталась вплавиться в кожу, Долбушин стал соображать, как ему найти Яру и Ула. Неподалеку от него находился серый валун. Он решил забраться на него и посмотреть сверху. Обходя провалы в земле, глава форта подошел к валуну и, соображая, как на него залезть, случайно заглянул в щель в растрескавшемся камне. Заглянув же – отпрянул. В трещине, занимая ее целиком, стоял какой-то мужчина, прячущийся в ней от жара, и неотрывно смотрел на Долбушина.
Мужчина этот был раздувшийся, истекающий потом. Провисшие щеки дрожали как желе. В опущенной руке он держал автоматический пистолет, но о пистолете сейчас не вспоминал и, видимо, не мог даже вспомнить. И Долбушина не узнавал, хотя смотрел на него в упор.
– Тилль? – нерешительно окликнул Долбушин.
Услышав свое имя, мужчина с усилием вгляделся в Долбушина. Что-то в его взгляде изменилось. Теперь он хотел убивать, но хотел устало, вяло, словно по необходимости. Протиснувшись из щели, он шагнул к главе форта, чтобы схватить его, и вдруг застыл. Кажется, ощутил, что сжимает в пальцах какой-то предмет… Он тупо уставился на него, соображая, что это. Наконец как будто что-то понял. Лицо Тилля выразило торжество. Он занес руку и… с силой швырнул в Долбушина пистолетом, видно уже не соображая, что из него можно стрелять. А может, и соображал, что что-то в самом пистолете уже потекло и пришло в негодность на двушке.
Но и Долбушин в этой жаре, среди льющегося отовсюду неощутимого света, повел себя как ведут люди во сне. Даже не сообразил, что можно увернуться. Тяжелый пистолет больно зацепил ему лоб, рассек кожу и ухнул в одну из дыр в песке. Долбушин и Тилль разом обернулись, провожая его взглядом. Оба были по-детски огорчены потерей пистолета. Ведь можно было поднять его и запустить во врага еще раз.
Тилль кинулся на своего врага. Они сцепились и, обмениваясь ударами, покатились по песку. Долбушин еще помнил про опасные провалы, Тилль же, кажется, уже нет. Он не помнил даже о закладках, о тайнике и о том, зачем пришел сюда. Через дом он пробился с помощью растворенного. Свою охрану растерял где-то по пути.
Измученный и полуживой, он наконец оказался в подвале. Что было там, он не помнил – какие-то непрерывные ужасы, – но Тилль держался за растворенным, ни о чем не думал, и тот протащил его и здесь. Наконец у меняющейся двери Тилль использовал закладку, и они с растворенным прошли, оказавшись в Межмирье. Здесь было настолько жарко, что Тилль сразу перестал что-либо соображать. Растворенный куда-то исчез, а Тилль забился в щель и сидел в ней, пока его не окликнул какой-то человек, в котором он узнал своего злейшего врага.
И вот теперь они яростно катались по земле. Тилль был грузнее и сильнее Долбушина. Кроме того, когда-то он был хорошим борцом, но сейчас не думал о борьбе. Просто стремился убить, а уж как убить… какая разница… он не ответил бы сейчас даже на вопрос, сколько у него пальцев на руке.
Долбушин же еще что-то понимал. Он видел, что они катятся к дыре, которая сейчас проглотит их. И видел, что Тилль этого не понимает. Он пытался сопротивляться, но берсерк сдавил его как в тисках. Уже почти у ямы Долбушин нашарил что-то в воздухе. Что-то легко-невесомое, опускающееся сверху. Это было крупное, на листьях-парусах летящее растение, как щепка по краям водоворота носящееся вокруг сглатывающей пространство дыры. Долбушин вцепился в это растение как утопающий в соломинку.
В следующую секунду и Тилль, и Долбушин, и растение, которое он так и не выпустил, ухнули в дыру. Послышался хлопок. Дыра, разом проглотившая слишком много, стянулась.
Глава двадцать шестая
Карлсон прилетел и улетел
Я прожила на свете много лет, и все равно многого не понимаю. Но одно я знаю точно: все настоящие, самые нужные, самые важные вещи даются в этом мире абсолютно бесплатно. Снег, солнце, дождь, улыбка, верность, материнская любовь и многое другое. Более того: всякая платная, даже копейку стоящая вещь, главной вещью никогда не является. Это просто полезный предмет, не более того.
Кавалерия
Ул лежал в озере, на мелком месте, временами опуская лицо в воду. Глазами, которых он не закрывал, он видел множество мелких пузырьков. Улу чудилось, что пузырьки возникают оттого, что сам он раскаленный и кожа щек его очень горячая.
– Пора эволюционировать! – выглядывая из воды, крикнул Ул.
– А? – не расслышав, отозвалась с берега Яра.
– Говорю: в Межгрядье я смогу жить только в воде этого озера. Со временем отращу ласты и стану чем-то вроде тюленя, чудо былиин. Интересно, рыба тут есть? Тогда придется питаться живыми деревьями! Интересно, они съедобны? – И он так посмотрел на молодые деревца, подошедшие к воде, что они, поняв значение его взгляда, прыснули в разные стороны.
Яра с ребенком стояла на берегу, между озером и чашей-тайником. Илья от жары не страдал, но все же Яра раздела его, чтобы искупать в озере. Илья выглядел бодрым и довольным. Улыбался розовыми деснами и колотил по воде ручками и ножками.
Самой Яре, после того как с Ильей она подошла к чаше, тоже не было особенно жарко. Во всяком случае не больше, чем на юге в знойный день. Она искупалась вместе с Ильей и вышла на берег, чтобы его одеть.
– Может, мне тоже подойти к закладкам? Просто одним глазком глянуть? – вслух предложил Ул.
Вода вокруг него забурлила втрое сильнее, и пузырьки стали вращать его и переворачивать.
– Я пошутил! – крикнул Ул и, когда вода успокоилась, добавил: – Вот интересно: озеро что, имеет разум? Или во мне самом что-то физически меняется от неправильных мыслей, что для озера я становлюсь чужим?
– Наверное, все-таки второе, – сказала Яра.
Она одевала сына, и по мере того, как на нем становилось больше одежды, лицо ее делалось все более серьезным и озабоченным, точно вместе с ползунками и кофточками она и на саму себя навьючивала тревоги и заботы.
– И что дальше? – спросила она. – Мы не можем уйти от озера, потому что ты сваришься! Пегов у нас нет – да и как бы мы ныряли с младенцем через болото?
– Закладки же в чаше? – спросил Ул, что-то соображая.
– Да.
– Ты не прикасалась к ним?
Яра покачала головой. Правда, одна закладка коснулась головы Ильи, когда она перехватывала его поудобнее и чуть расслабила руки. Но ведь нельзя же слиться с закладкой за одно мгновение? Пусть даже это мягкий, не закрывшийся еще родничок на темени ребенка.
