– Что, все поедем? Нас же будет целый табор! – счастливым голосом сказала Яра, носом утыкаясь в макушку Ильи. Иногда счастье полезно прятать, чтобы не делиться им ни с кем. Разве что с этой детской макушкой.
– И что ж, если и табор? – сказала Кавалерия. – Я как-то видела в лесу под Иваново палатки из полиэтилена. Просто на палках натянуты шатры. В них жили цыганки и цыганята – около полусотни, наверное. Зима, мороз – а цыганки, веселые, шумные, стирают одежду в пакетах в снегу! А я ехала в поезде, который медленно тащился мимо их поляны, и все в этом вагоне как зомби торчали в своих телефонах. Вагон, полумрак и голубоватые экраны телефонов отражаются в стекле. И тут же – эта живописная поляна с кострами!
– А как мы доберемся до Боброка? На пегах вроде далековато! – спросил Ул.
– На пеге я ребенка больше не повезу! В прошлый раз мы его заморозили! Я ему нос до сих пор мажу! – засуетилась Яра, пытаясь выудить где-то в недрах пеленки и предъявить как доказательство красный нос Ильи, похожий на маленькую пятку. Видно, природа, заготовив много пяток, прилепляет их в разных местах детского организма – авось приживутся.
– Нет, не на пеге. Есть другой вариант. У меня вчера состоялся странный телефонный разговор, – сказала Кавалерия и замолчала, видимо смущенная.
– Чем странный? – заинтересовалась Яра.
– Абсолютно всем! Я вышла пройтись перед сном – и вдруг неизвестная личность, подпрыгивающая метра на четыре и зависающая в воздухе, вручила мне телефон. Просто сунула его мне в руку и удалилась прыжками. Я так растерялась, что стояла как столб, с телефоном в руке. Потом он внезапно зазвонил, я приняла вызов и услышала голос Долбушина. И что вы думаете? Он предлагал нам помощь! Любую, какая понадобится.
– И никаких условий? Просто помощь? Ничего не хотел взамен? – недоверчиво спросил Ул.
– Если и хотел, то ничего не просил.
– И какой ему смысл нам помогать? – спросил Ул.
– Не знаю. Но, с другой стороны, рогрик был убит его зонтом! И Долбушин был при этом ранен, – напомнила Кавалерия. – Но я поверила Альберту не из-за этого.
– Поверили? – Яра чутко уловила это «Альберту».
– Да… пожалуй, поверила…
– Но из-за чего?
– Из-за голоса. Он звучал сухо, недовольно, точно Долбушин сам на себя злился. В общем, я считаю, можно рискнуть и принять его помощь.
– И что мы попросим у Долбушина?
– Для начала самолет. Причем такой, чтобы можно было не просвечивать багаж и провозить с собой и арбалеты, и саперки, а может, и что-то посерьезнее… – сказала Кавалерия и скромно улыбнулась.
Глава пятнадцатая
«Летающий самосвал»
Очевидно – по содержанию, по обилию и разнообразию идей Вы у нас первый человек и сам Толстой сравнительно с Вами однообразен… Но очевидно же: Вы пишете большею частию для избранной публики, и Вы загромождаете Ваши произведения, слишком их усложняете. Если бы ткань Ваших рассказов была проще, они бы действовали сильнее… Этот недостаток, разумеется, находится в связи с Вашими достоинствами. Ловкий француз или немец, имей он десятую долю Вашего содержания, прославился бы на оба полушария и вошел бы первостепенным светилом в Историю Всемирной Литературы. И весь секрет, мне кажется, состоит в том, чтобы ослабить творчество, понизить тонкость анализа, вместо двадцати образов и сотни сцен остановиться на одном образе и десятке сцен… Мне все кажется, что Вы до сих пор не управляете вашим талантом, не приспособляете его к наибольшему действию на публику.
Отзыв критика Страхова о романе Ф. М. Достоевского «Бесы»
Долбушин принял вызов сразу, хотя Кавалерия позвонила почти ночью.
– Грузовой самолет до Улан-Удэ? Откуда я его возьму?.. Лиана! – Было слышно, как Долбушин отрывает ухо от трубки и в комнате переговариваются голоса. – Лиана говорит: попытаемся достать. Спрашивает: а одного хватит?
– Пять баллов за рвение! – одобрила Кавалерия. – Но хватит и одного.
Весь следующий день шныры собирались в дорогу. Не исключая, что видит ШНыр в последний раз в жизни, Рина решила обойти его и на всякий случай попрощаться. Побывала в лабиринте, потрогала искрошенные болтами мишени на стрельбище, отыскала Горшеню, а под конец заглянула в пегасню. И сразу же в полутьме ей кто-то дружелюбно ткнулся мордой в живот. Рина сейчас находилась в таком размягченном состоянии, что не придумала ничего лучше, чем машинально прижать эту морду к себе и поцеловать. И потом уже только, ощутив жесткость грубого волоса, осознала, что прижатая и поцелованная ею морда была… мордой ослика Фантома!
Десять секунд спустя Рина уже сидела на брикете сена под подвесным фонарем и, лбом отталкивая морду продолжающего лезть к ней Фантома, торопливо строчила в блокноте:
«– Мне нравятся наивные женщины! – сказал маркиз дю Грац, поднимая бокал. – По сути, они самые счастливые и всех мужчин тоже делают счастливыми. Скажешь ей: «Я гений и великий поэт!» – она: «Мерси, месье!» – и любит тебя как великого поэта. Скажешь: «Нет, я пошутил! Я полководец!» – а она: «Я всегда подозревала это, сир!» – и полюбит тебя уже как полководца. «Стоп, нет! Я передумал! Какой из меня полководец? Я Карабас-Барабас!» – «Ой-ой-ой, как страшно!» – ужаснется она – и любит тебя как Карабаса-Барабаса».
Рину кто-то обхватил сзади, сдернул с брикета сена и вежливо вытянул из ее пальцев карандаш.
– А ну кончай муз плодить! – услышала она голос Суповны. – Марш в комнату! Завтра вставать ни свет ни заря!
Но Рине спать не хотелось. Какой там сон!
– Ступайте прочь, волшебная старушка! Я занята! Я творю! – сказала она.
Суповна без обиды посмотрела на нее и, деловито коснувшись Рининого лба, кивнула.
– Давай куриного бульону дам! У меня осталось где-то полведра с двумя картофелинами и одной луковицей! – предложила она.
– Для Гавра, что ли?
– Ага, щас! Буду я твою чудищщу дорогостоящим продуктом кормить! Ему и костей хватит. Тебе!
Рина в ужасе замотала головой:
– Издеваетесь?! Я не могу столько есть!
– А вот это напрасно. Когда Фантома кто сильно нагладится, лучшее лекарство – это сразу человека накормить. Сразу кровь в желудок отливает, человек успокаивается и бредить буковками перестает.
Поманив Рину половиной ведра бульона, Суповна отправилась в пегасню, где ей надо было еще лечить и осматривать пегов – теперь, когда Меркурий погиб, а Кавалерия не могла бывать в ШНыре, все это легло на ее плечи. Суповна не роптала. «Молодой человек живет на брачу, а старый – на отдачу», – говорила она.
Что же касается Рины, то посреди ночи она отправилась в Копытово к Кавалерии. По дороге Рина еще немного бредила и, строго поднимая палец, объясняла луне:
– Слушай, луна! Не знаю в чем, но я уникальна. Я ощущаю это! И не важно, сделаю я что-то великое или не сделаю. Напишу картину, книгу – или ничего не напишу, не сделаю. Мне достаточно ощущения, что я – это я!
