– И где мы возьмем такую «точку абсурда» здесь? – крикнула сверху Яра. – Может, придумаем что-то?
Кавалерия сочувственно разглядывала Долбушина, который уже был похож не на человека, а на древнюю статую в пещере, куда есть постоянный доступ света и воды. Толстый слой зеленого мха покрывал его руки, ноги, одежду, лицо. Мох этот шевелился, и казалось, что на подбородке у главы форта произрастает зеленая борода.
– Ничего особенно абсурдного нам, конечно, не соорудить – но тут ведь и не эльбы, а так… первосущность какая-то болотная… Растения-паразиты… – произнесла себе под нос Кавалерия. Она зажмурилась. Лицо у нее стало просящим, напряженным, почти страдальческим. Она быстро коснулась нерпи, и рука ее по локоть исчезла. А еще мгновение спустя появилась вновь.
На ладони у Кавалерии плясал крошечный живой огонек. Желтый, переходящий в красный, затем в рыжий, и образующий быстрые завихрения. Кожу огонь не обжигал. Жара от него тоже не было. И, главное, непонятно, что его кормило. Это был просто огонь – материальный, живой, но ничем не подпитывающийся. Все, кто стоял вокруг, неотрывно смотрели на него и испытывали непонятную, осветляющую радость.
Даже Долбушин, бормочущий, запутавшийся в паутине из бесконечно ветвящихся «если», поднял голову и вначале рассеянно, а потом все более осмысленно уставился на огонек. На его лице таяли и оплывали зеленые водоросли. Вот они повисли пеной, вот стали отдергиваться и сворачиваться. То же происходило и с водорослями на стенах. Они забивались в щели, съеживались, отбегали как живые.
– Это чудо! – прохрипел Боброк, свалившийся сверху на руки Роме и Улу и теперь стоящий шагах в двух от огонька. Казалось, огонек резал ему глаза. Боброк смотрел на него искоса, с недоверчивым страхом, держа у бровей руку козырьком.
– А вот не знаю, – просто отозвалась Кавалерия. – Наверное, чудо. Да.
– А откуда он?
– Тоже не знаю. Это как с тем тумблером, отключающим и включающим солнце… Когда-то давно я поняла, что если попрошу чего-то у двушки… изо всех сил прошу… а потом протягиваю руку туда… то достаю этот огонек… Но он не всегда бывает. Иногда я прошу очень сильно – а его нет. А иногда прошу слабо, с самопонуждением – и он есть… Наверное, в те минуты он мне особенно нужен…
Боброк потянулся за фляжкой. Достал ее, отхлебнул, закрутил крышку, по привычке машинально приложил ко лбу и вдруг выронил ее, вскрикнув. Яре показалось, что он обжегся. В досаде Боброк пнул фляжку ногой, и она укатилась в дальний угол.
– Не любит вредных привычек… – проворчал Боброк, потирая обожженное место и с удивлением косясь на свою руку, грубые пальцы которой жара почему-то не ощутили. – Да что ж еще делать, если я разваливаюсь?
Рука Кавалерии вновь исчезла, когда же вернулась, огонька в ней уже не было.
– Больше сегодня я, к сожалению, использовать его не могу. Чудес происходит мало, и они очень дозированны, если, конечно, это настоящие чудеса, а не то, что творят эльбы, – сказала она.
Боброк постоял, повздыхал и… потащился в темноту за фляжкой. Было слышно, как он ищет ее, а после, ругаясь, пытается за ней наклониться.
Глава двадцать пятая
Блуждающее деревце
Стоишь, бывало, перед зеркалом и думаешь: я такой красивый, такой умный – и никому не нужен. Ну что за жесть! А потом понял, что каждый человек такой же. Почему люди должны меня замечать, если я только себя замечаю? Вот и остальные живут в себе и 90 процентов времени видят только себя. Что из глазных окошек их черепов различимо, то и видят. Поэтому, чтобы человек тебя заметил, надо не себя ему показать, а его самого увидеть. Если хочешь, чтобы тебя оценили – наплюй на себя, заметь первым другого. Встань перед чужими окошками-глазницами и настойчиво размахивай ручками.
Из дневника невернувшегося шныра
Постепенно вниз спустились все, кроме Никиты. У него была сломана кисть и еще сотрясение мозга (там-парамм! благодарность Улу!). Никиту отнесли к лифту и посадили рядом с Родионом под защиту Штопочки. Штопочка как тигрица в клетке прохаживалась взад-вперед, положив руки на бич, вновь переместившийся на ее не самую тонкую талию, и с мрачным видом охраняла свое хворое войско.
Порой стонал Родион, порой Никита начинал хорохориться и пытался вскочить, но Штопочка энергично усаживала его назад.
В подвале Сухан и Боброк разглядывали дверь, находившуюся в центре стены. Каждые несколько секунд она шла рябью и меняла свой внешний облик. То это была черным кожзаменителем обитая и проволочкой с гвоздиками-звездочками украшенная твердыня дома-крепости. То мощная, со следами многих неудачных и удачных взломов дверь сельского магазина. То противная хлипкая дверка с закрашенным стеклом и красной цифрой на стекле – дверь медицинская, процедурная. То невообразимо кособокая, с множеством ручек, замков, цепочек и шпингалетов преграда в старушечью квартиру.
– Это еще что? Магия? – неприязненно спросил Боброк.
– Не совсем, – отозвался Сухан.
Он стоял и, внимательно глядя на двери, что-то считал. Дверей было около двадцати. Доходя до двадцатой, они начинали повторяться по кругу: опять магазинная, опять кособокая, опять со стеклянным стеклом… Ага, ясно!
– Некоторые двери выбить довольно просто. А некоторые так даже и не заперты… – заметил Боброк, смотревший на все по-пнуйски.
Сухан кивнул.
– Это – да. Но стоит ли? – загадочно отозвался он.
– А почему нет? Разве нам не туда?
– Не уверен, что туда. Я ведь сам хожу по изнанке мира. Там все очень близко, но один раз ошибся – и готово. Вот и большая часть этих дверей ведет в болото. И лишь одна, возможно, нет.
– Откуда ты знаешь? – подозрительно спросил Боброк.
– Они похожи на двери ведьмарей. Ведьмари ведь, в целом, не придумали ничего нового. Их прыгуны – это якоря реальности. Без них их бы раздробило, раскидало по закоулкам и никогда бы не собрало… Из-за моей руки, прорезающей границы, я стал одним из первых странников… Прыгуны и нарисованные двери Белдо изобрел уже после. Я же шастал по изнанкам мира без всего, как актерский ребенок шныряет за кулисами. И как за кулисами – все вокруг ложь, декорации, иллюзии, ничего прочного. Зритель видит рыцарский замок – а ты видишь картон с подпорками, который рухнет, если пнуть его посильнее. Но заблудиться и сгинуть можно очень легко.
– И какая дверь наша? – нетерпеливо спросил Боброк.
Сухан пожал плечами.
К двери осторожно подошла Яра с Ильей в «кенгуру» и остановилась в нескольких шагах. Илья дремал. Яра его покачивала, слегка приседая сверху вниз. Она до того привыкала к этому постоянному укачивающему приседанию, что и без «кенгуру» продолжала машинально приседать и одновременно крениться назад, будто вперед ее оттягивал ребенок. И люди смотрели на нее как на ненормальную.
Стоило ребенку появиться у двери – как двери почти замелькали. Изредка они сливались, контуры размывались. Ручка могла отползти выше или ниже, рейки, до этого параллельные, закручивались как змеи. Дверь перекашивалась и подрагивала как обросший мхом рот подводной рыбы, ожидающий, пока любопытная добыча сама заплывет в него.
