— Кой черт там заперся? — спрашиваю.
— Вот и мы думаем — кой? — объясняет Лэри, оглянувшись на Сфинкса.
Сфинкс весь в задумчивости. Что-то колупает в душе.
— А чего не кричим, не стучим? Кто отзовется, тот, значит, там и заперся.
— Да. Но зачем? — спрашивает Сфинкс. — Зачем кому-то это могло понадобиться?
Переглядываемся. Я, Сфинкс, Горбач, Лэри, Курильщик и Македонский с Толстяком на привязи.
— Наверное, там Слепой? — неуверенно предполагает Горбач. — Его не было на обеде.
— Может, он думает о чем-то важном, — воодушевляется Лэри, — а мы вдруг стучим. Очень нехорошо может получиться.
Мы со Сфинксом опять переглядываемся. Не припоминая за Слепым привычки запираться в спальне, чтобы подумать. Объезжаю всех по кругу и возвращаюсь на место.
— Или там Черный. Кончает с собой. А что? После вчерашнего вполне вероятно. Ну вы понимаете… Обидели его любимую собаку… и все такое. Он человек гордый. Не сумел пережить…
— Не стыдно тебе? — спрашивает Горбач. — Мы и так волнуемся.
Я делаю еще два круга. Македонский, устав стоять, садится у стены на корточки. Горбач скребет цифру четыре на двери. Соскабливает ножку.
— Черт! — не выдерживает Сфинкс. — Сколько можно стоять столбом перед собственной дверью? Я чувствую себя идиотом.
— На нас уже все глядят, — сообщает Лэри стыдливо. — Отойдем?
Оборачиваюсь и вижу, что, и правда, глядят. В некоторых местах — даже столпившись. Ужасное положение. Беру разгон, чтобы врезаться в дверь и переполошить того, кто внутри, но тут к нам подходит Стервятник и приходится делать вид, что я просто катаюсь туда-сюда.
— Проблемы? — спрашивает Стервятник. — Что-то с дверью?
Он изящно опирается на трость и покачивает связкой ключей на мизинце. Понятное дело, у него там не одни ключи.
Сфинкс колеблется:
— Не знаю, стоит ли…
— Стоит-стоит, — говорю я. — Мало ли что могло произойти. Надо выяснить. Думаю, это все-таки Черный удавился. Он был не в себе последнее время. Какой-то пасмурный.
— О боже! — это уже Стервятник.
Горбач показывает мне кулак.
Гремят отмычки, в скважину заползает длинный крючок, коридорная публика подбирается ближе, высунув языки от любопытства, а издалека к нам зачем-то спешит Рыжий с перекошенным лицом, но мы быстро заскакиваем внутрь — меня пропихивают первым — и захлопываем дверь перед всеми, лезущими не в свое дело. Кроме Стервятника, который все-таки помог и имеет право знать.
Быстренько пересекаю прихожую.
— Что такое? — спрашивает Сфинкс у меня за спиной.
Кто-то все-таки имел наглость протиснуться. Совсем совесть потеряли. Наглецом оказался Рыжий. Лязгает зубами Сфинксу в ухо, Сфинкс кивает и шипит нам:
— Погодите!
Но я годить не намерен, и Рыжий мне не указ. Толкаю дверь и оказываюсь в спальне, где пусто, как в склепе, никаких тебе удавленников или трупов с перерезанными венами.
— Ну и ну, — говорю. — Да здесь же нет никого!
Лэри дышит надо мной со свистом.
Горбач спрашивает:
— Кто же тогда запер?..
И тут с полки Лэри свешиваются ноги. Две. Лэри ахает и вцепляется мне в волосы. Ноги болтаются. Длинные, в черных чулках. На одной — белая туфля с каблуком, на другой — дырка в чулке, из которой торчат розовые пальцы. Очень знакомые ноги. Они свешиваются все ниже и ниже, а потом на пол обрушивается Длинная Габи и нагло подмигивает нам разрисованным глазом в тушевых подтеках.
Лэри хватается за сердце. Горбач закрывает глаза и мотает головой. Непонятно, с чего они так переживают? Она, конечно, страшненькая, но все же не настолько. Лучше живая Габи, чем повесившийся Черный. Так я считаю.
Габи — известная личность. Славится ростом, скудоумием и сексуальностью. К ней применялись разного рода меры, но все бестолку. Дирекция уклончиво называет это «неадекватным поведением». С ее «неадекватностью» порядком помучились, но в итоге плюнули — и на нее и на саму Габи — и Длинная зажила в свое удовольствие, на радость людям.
— Привет, — говорит она хриплым голосом алкоголички и нагибается к своим ходулям, что-то там подправляя и застегивая. Из-под свитера торчит розовая комбинация, в волосах — лимонные корочки из запасов Лэри. Лэри тихо стонет.
— Что ты здесь творишь? — спрашивает ее Горбач.
Габи, не отрываясь от чулок, ухмыляется фиолетовопомадной пастью. А с полки Лэри, как ответ Горбачу, свешивается Слепой. Местами — очень фиолетовый. Там, где она к нему приложилась. Расслабленно свешивается и со стуком роняет вниз белую туфлю.
— Мерси, — хрипит ему Габи, напяливая ее на свою лыжу. Стучит до двери, очень величественная и гордая собой, у порога ее перехватывает Рыжий — сводник сводником, все рыльце в пушку — и они удаляются: она — на голову выше него, он — виновато оглядывающийся. Дверь хлопает, и дальше все довольно тихо, если не считать моего веселья. Чтобы успокоиться, приходится поездить по комнате. Стервятник стоит с таким видом, как будто ему насильно скормили лимон.
— Моя кровать, моя кровать, — бормочет Лэри. — Они осквернили ее!
Сфинкс переспрашивает:
— Что, что? — и садится на пол приходить в себя.
Слепой соскакивает вниз. Рулю к нему и пристально вглядываюсь. Все-таки интересно.
— Ну, как? — спрашиваю. — Как она на ощупь, не очень костлявая?
— Я, пожалуй, пойду, — скорбно говорит Стервятник. — Кажется, я вам больше не нужен.
Никто его не удерживает, и он уходит.
— Спасибо за помощь! — кричит вслед Сфинкс. — Извини.
— Ну, как? — опять спрашиваю я Слепого. — Ты чувствуешь себя другим человеком?
— Отстань, — говорит он. — Сейчас я уже ничего не чувствую.
— Моя постель! — Лэри никак не успокоится. Мечется по комнате. Потом влезает к себе наверх, и раздается его горестный вопль.
— Спасибо, что не ко мне, — говорит Горбач. — Огромное спасибо, Слепой.
— Не за что, — отвечает Слепой и садится рядом со Сфинксом. — Извини за дверь. Не было времени искать другое место.
— Ничего страшного, — Сфинкс поднимает взгляд наверх, откуда доносятся причитания Лэри. — Слушай, что вы сотворили с его постелью? Он просто с ума сходит.
— Ничего особенного. — Слепой вдруг оживляется. — А знаешь, это на самом деле забавно. Не хочешь попробовать? Я ее позову. Выгоним всех… ну и Лэри тоже пускай остается…
Лэри кубарем скатывается вниз и в ужасе таращится на Слепого.
— Нет, спасибо, — говорит Сфинкс. — Только не с ней. Мне до конца жизни будут сниться кошмары.
