После визуального обследования опытной знахаркой (Марья частенько практиковала на селе народную медицину) находящегося без сознания выяснилось, что парень еще легко отделался. У него пострадал только волосяной покров на голове, да рубцевались обширные ожоги рук. Добытчик же ее вывихнул ногу, которую после болезненной процедуры, она вправила обратно. За перевязкой дед поведал жене происшедшие с ним ночные злоключения.
— Бедные дети! Как же это все могло случиться? И что же нам с мальчонком-то делать? Ведь, рано или поздно его хватятся, увидят следы от телеги, придут сюда, и тебя, старого, следом заберут, — причитала Марья.
— А ты меня раньше времени-то не хорони! Поживем, увидим, чай сам Господь Бог послал его нам, услышав наши молитвы. Он уберег меня и мальца от Дьявола, спас от огня, свел вместе и теперь защитит от другой напасти. Нужно только верить и молиться! За следы не переживай, место болотистое, сверху все водой затянуло, с собаками не отыщешь.
— Не поняла я про душегуба-то, так он мертвый или живой был?
— Мертвый он был, точно тебе говорю! Ходил как Мишка-бугай вусмерть пьяный, тока в отличие от него сожрать меня хотел.
— Матерь-божья! Так к Лукерье, значит, такой же мертвяк ходячий пролез? Да, ведь, это конец света! Мертвые восстали из могил! — жена стала усиленно креститься.
— А вот и наш постреленыш очухался, смотри, как глазищами моргает, с того света почитай, возвернулся. Не бойся, паря, все хорошо, ты дома! Лежи, лежи, не вставай, тебе надо поправляться, видишь, как себе руки то пожег? Потерпи, скоро пройдет. Марьюшка-то наша почитай за свою жизнь многих на ноги поставила. И тебя поднимет, не сумлевайся.
— Ты бы старый не болтал, совсем своим ворчанием запугал сынка. Шел бы лучше молока принес из подвала, оно ему будет ох, как полезно!
— Ты моя мама? — прорезался сиплый голос, приходящего в себя найденыша.
— А ты, что ли, не помнишь ничего? — всплеснула руками женщина и села на лавку.
— Нет, не помню, а почему тут такой яркий свет? Слепит, я почти ничего не вижу.
— Что ты, милай, где тут в полумраке яркий свет нашел? Солнце еще даже не взошло над оградой. Наверное, ты глаза себе тоже ожог. Придется повязку на них повязать с успокаивающей настойкой. А звать-то тебя как, помнишь?
— Не помню. Ничего не помню. Что со мной?
— Василий, значит ты, сынок наш! Васенька, стало быть, — вмешался в разговор неожиданно находчивый Николай Фомич.
— Ночью стог сена на поле загорелся, наверное, поджог кто-то. Вот, ты первый увидел и бросился гасить. Пока мы с бабкой прочухали, и за тобой прибежали, глядь, а ты лежишь. Вокруг трава горит, дым коромыслом, споткнулся в дыму, видать, чертенок, и ударился головушкой. Еле успели тебя вынести, пока ты весь не обгорел.
Дед перевел дух, так быстро и складно придумывать на ходу причины появления в их доме ребенка, ему еще не доводилось. Обычно он был не слишком скор на разговоры, а тут слова сами в голову лезли, будто подсказывал их кто.
— Пусть Васенька поспит пока, пойдем старый, потолкуем… — потянула за рукав мужа Марья из избы.
На улице она удивленно на него уставилась.
— Что за бес в тебя вселился? Где ты так брехать сподобился? А если он все вспомнит, тогда что?
— Ты не видишь, старуха? Это знак свыше! Я его никому не отдам! Будем воспитывать его как родного сына, раз Бог нам своего не дал. И не вздумай о нем никому болтать. Пока все не уляжется, со двора ему ни ногой! — показал он кулак в подкрепление своих слов.
Женщина заплакала:
— Совсем мальчик крохотный еще, и такую судьбинушку заимел. Врагу не пожелаешь! Конечно, я буду сама заботиться о нем, но вот как узнает кто? Что людям то сказать? Их так просто на мякине не проведешь. Председатель тот же, сразу сообщит куда следует.
— Не сообщит, кум он мой! Напомню ему, что ты его жену с того света вытащила при родах. Выправит он мне все бумаги необходимые, никуда не денется. Все-таки совестливый человек, благодарность помнит.
***
На следующий день, через деревню проехала колонна грузовиков с солдатами. Даже собаки попрятались, забившись поглубже себе в конуры, ощущая скрытую угрозу, исходившую от людей в форме.
О гибели лагеря весть разлетелась очень быстро. По селу поползли слухи, что это дело рук немецких диверсантов, заброшенных в нашу страну, и зэков бежавших с мест заключения. Негодование сельчан росло. На наспех собранном колхозном собрании местные активисты, бывшие батраки, выдвинули требование к руководству страны в лице председателя колхоза: принять меры по поимке и уничтожению врагов народа и детоубийц.
Пришлось даже пригласить майора НКВД, который заверил, что необходимые действия проводятся, но в интересах следствия, нужно хранить молчание о происшедшем. С каждым провел беседу, со всех собрал подписку о неразглашении под угрозой расстрела. Затем всех мужиков собрали и отправили расчищать остатки лагеря, и хоронить тела погибших. В течение месяца вся деревня находилась в страхе. При малейшем подозрении на сотрудничество с врагами, человека выводили за село и расстреливали без суда и следствия.
Тремя месяцами позже, по чужому навету, была арестована Марья, люди в кожанках увезли ее в неизвестном направлении. О дальнейшей судьбе жены Николаю Фомичу ничего не известно. По деревне прошли слухи, что это Лукерья написала на соседку кляузу, когда та заикнулась ей о мертвом зеке и необходимости покаяться.
Конюху удалось спрятать и воспитать сына, выдав его по достижению зрелого возраста за дочку репрессированного во время войны председателя колхоза. Даже на смертном одре, Николай не рассказал Василию правды о его происхождении, унеся эту тайну с собой.
В НКВД быстро обнаружили следы некого белого эмигранта, Владимира Колчина, и его связь с немецкой разведкой. Под подозрение также попали все родители погибших в лагере детей. И, чтобы разобраться со всеми проблемами одним махом, на каждого из них были сфабрикованы дела о сотрудничестве с иностранной разведкой, с последующим арестом на десять лет без права переписки.
По сути это был расстрел, дальнейшая линия судьбы несчастных родителей терялась во мраке лагерей. Вызвало недоумение у оперативников найденные труппы зеков. Но, как все непонятное и необъяснимое, они прикрыли удобной версией: диверсанты устранили пособников после проведенной диверсии на объекте.
Секретный объект, значащийся в документах комитета безопасности, как ретранслятор связи правительственного бункера, попытались раскопать. Но потом, наткнувшись на завалы, отказались от этого, навсегда закрыв дело в архивах под грифом «совершенно секретно».
А потом пришла Война, и про развалины забыли, болото затянуло остатки катастрофы под зеленый ковер ряски.
