И если бы он оказался в сумке, то можно было в полной мере прочувствовать свой генезис из грязи в князи. Причем ровно за три секунды и четыре взмаха рукой. Но не судьба. Я старался выразить лицом просьбу «Не пяльтесь на мою обувь, я, в сущности, неплохой человек, хоть и в ужасно грязных туфлях». Оставалось нетерпеливо ждать, когда же меня заберут от этих жутко внимательных к чужой неопрятности людей. Чтобы в сонной еще маршрутке смириться с необходимостью немного потерпеть свое несовершенство.
Кстати, оно станет совсем незаметным в салоне — никто в маршрутке не смотрит на обувь, поджатую под сиденья, дабы не оттоптали. Смотрят вскользь на лица. Замирают, глядя в окно. Провожают взглядом выныривающих девчонок, разодетых в джинсы. Чтобы, наверное, лишний раз провести безмолвную перекличку полупопий на девицах — благо граница раздела отчетливо видна и очерчена стрингами. Едва заметно шевелятся губы: «Левая, красные, правая… Левая, белые, правая… Левая… оп-па, нету!.. правая».
Когда подъехала нужная маршрутка, желающих забраться в сухое нутро старенькой газели, кроме меня, не было. С самого ближнего к двери сиденья соскользнул парень и, расплатившись, вышел. Его место тут же заняла мечтательного вида сероглазка призывного возраста — лет 17, не более. Мне досталось ее прежнее место — самое неудобное в древних маршрутках — левым боком к движению, лицом к двери. Я уселся на кресло, серый кожзаменитель которого любезно был подогрет седалищем юной пассажирки. Сумка с ноутбуком легла на колени, правая рука взялась за поручень, очень кстати произраставший рядом с сиденьем…
* * *
Совсем недавно точно так же здесь сидела и сероглазая девушка — ну, разве что рукой она держалась чуть ниже, и на ногах у нее лежал не переносной компьютер, а сумочка цвета беж из тисненой кожи. Девушку звали Викой. Ей было очень хорошо — с самого пробуждения… нет, еще раньше! Ей приснился замечательный сон — Сергей был с ней очень нежен и внимателен. Во сне им было так здорово вместе, будто бы они действительно созданы специально друг для друга. Царило такое взаимопонимание, захватывало дух… и еще что-то захватывало, внизу. Такое чувство у Вики было всего один раз, когда в прошлом году летела из Питера домой. Когда самолет приземлялся, это чувство и возникло. Было страшно и приятно, будто проваливаешься в саму себя, в свое собственное естество. Щеки потом горели, наверное, часа два, и уши заложило — то ли от чувства этого, то ли из-за гула самолетных двигателей.
Ей уже 16, правда, выглядит она немного старше — макияж и серьезный взгляд прибавляют пару-тройку лет. Пока это считается достоинством — выглядеть старше. Интересно, когда уже для нее станет предпочтительнее выглядеть младше своего паспортного возраста?
Но сейчас — это точно преимущество. Отношения с Сергеем могут испортиться — он думает, что ей уже 18. И не знает, что она еще девственница.
Решение отдаться Сергею возникло сегодня утром. Она открыла глаза за сорок две секунды до того, как сработал таймер будильника на музыкальном центре, и в сонном воздухе девичьей спальни зазвучала любимая Максим. Вот в эти-то 42 секунды она и приняла решение. Даже нет, не так — она с ним согласилась и утвердила окончательную форму своего согласия, сменив непонятно откуда возникшее театральное «Возьми меня» на более честное «Я целая. Хочешь меня?..».
Все это должно произойти в субботу, в день рождения Сергея — на его даче. Они останутся одни, он будет целовать ее в уголки губ и трепетать от ее прикосновений. Рука Вики решительно сжалась, и ладонь коснулась разорванной пластиковой пленки на поручне, из-за этого изъяна поручень показался холоднее, ведь кожа теперь соприкасалась с голым металлом. «Да, именно так — я целая… Хочешь… меня?..» — Вика отчетливо представила, как скажет эти слова, во всех оттенках и обертонах, с легкой хрипотцой и горячим дыханием прямо ему в ухо. Но абсолютно без волнения. Да, определенно, без волнения. Но не равнодушно, а сексуально! Это будет королевский жест, и сделан он будет по-королевски — легко, но с достоинством.
Вика улыбнулась, ее мысли принялись с жадностью и решительностью оголодавшего отца Федора выхватывать всякие вкусности из будущего. В полнейшем хронологическом беспорядке: вот свадьба… высокий лиф и диадема… Вот ребенок — пока еще бесполый… нет, сын! — идет в первый класс… Вот она в одной мужской рубашке потягивается на кухне, делая завтрак любимому… Вот он кружит ее на руках, не обращая внимания на прохожих — она сказала, что у них будет первенец…
На следующей остановке Вика пересела ближе к выходу, прижав свои длинные ноги к креслу, чтобы пропустить входившего симпатичного, но хмурого парня, и невольно повела носиком вслед шлейфу чудесного запаха, который скользил за ним, будто шикарный развевающийся плащ. Вике почему-то даже показалось, что плащ этот непременно бирюзового цвета. И на нем обязательно вышит крест — как у Арамиса, изящным серебряным шитьем…
Я перестал хмуриться, почти уговорив себя, что не стоят капельки грязи на туфлях столь пристального внимания. Рука скользнула по поручню чуть ниже, и я сжал ее, когда маршрутка вильнула при обгоне медленной, словно уставший пешеход, «Оки». Моя ладонь коснулась поврежденного пластика поручня, ощутив прохладу металла. А потом поручень из руки куда-то пропал, но искать его по всей маршрутке у меня не было никакого желания. Потому что в то же самое мгновенье над моим правым ухом с легкой хрипотцой раздался очень волнительный, почти детский, женский голосок: «Я целая… Хочешь… меня?..»
Я вжал голову в плечи и медленно посмотрел направо, откуда раздался голос. Там сидел улыбающийся в бородку благообразный старичок, который утвердительно мне кивнул, как бы подтверждая услышанное. Я вспотел. Нестерпимо захотелось перекреститься…
ГЛАВА 18,
в которой герой случайно избегает увольнения
— Мне всегда задают три вопроса: почему я в армии, сколько мне лет и отчего у меня волосы на груди окрасились. Начну с последнего: волосы у меня на груди окрасились, потому что я пролил на них ракетный окислитель. Лет мне двадцать девять, скоро юбилей. А в армии я потому, что меня жена с тещей хотели в сумасшедший дом отдать — за убеждения. …Видишь суслика?
— Нет.
— И я не вижу. А он есть!
Из х/ф «ДМБ» (2000)
Однако выделение холодного и липкого пота прекратилось через несколько секунд: сероглазка, которой я был обязан теплотой своего кресла, собралась выходить. И поставила водителя в известность об этом точно таким же голосом, которым мне только что предложил себя справа сидящий дедушка. Фраза «Остановите на следующей, пожалуйста!» звучала не так сексуально, как то, что услышал я чуть раньше. Но голоса были определенно одинаковыми. У меня сразу же отлегло от сердца, хотя ничего понятно не было. «Но по крайней мере старичка реабилитировал», — думал я, выходя на следующей остановке.
Проходившая мимо женщина одарила мое обоняние ярким цветочным ароматом, который почему-то тут же пропал. Хотя, если судить по интенсивности парфюмерного облака, запах должен был сопровождать меня до самого входа в здание — именно оттуда женщина появилась. Зато в руке я явственно ощутил дефектное покрытие поручня из маршрутки. Даже на ладонь взглянул — не оторвал ли я в самом деле эту держалку. На память или по рассеянности…
