Я собирался идти мыть туфли, когда меня по селекторной связи затребовали наверх, к шефу. Поэтому пришлось сразу же отправляться к начальству — пусть сначала случится все неприятное. А то, что вызов к шефу пахнет неприятностями, я почти не сомневался. Такое было всего один раз пару лет назад, когда по моему недосмотру произошла недопустимая оплошность. Программа, запускавшаяся только после ввода магнитного ключа доступа, начинала, сволочь, работать после элементарного нажатия пробела. Тогда с меня сняли премию-бонус за трехмесячный непосильный труд. Несмотря на то что исправление ошибки было делом двух минут.
По дороге я все же заскочил в туалет, оторвал бумажное полотенце и протер обувь — хотя никакого удовлетворения данное очищение не принесло. Настроение болталось гораздо ниже ватерлинии, в голову лезли всякие неприятные мысли по поводу вызова на ковер. Я лихорадочно вспоминал, где мог накосячить — но увы и ах, в голову ничего дельного не приходило.
Шеф крайне мало понимал и в специфике работы IT-отдела, и в программном обеспечении. От Аллочки было известно, что он с трудом пользуется Интернетом, не говоря уже о других прикладных программах. Но это ему было и не нужно — Колосов был хорошим администратором, и на всех ключевых должностях его фирмы работали первоклассные специалисты. Можно даже сказать, лучшие в городе. А некоторые фрилансеры — лучшие в стране. Программные продукты выпускались эксклюзивно, не тиражируясь, в единственном экземпляре, и поэтому стоили дорого. Зато были качественными и безопасными для заказчика — фирма завоевала свою репутацию, создала, так сказать, бренд.
Войдя в кабинет Колосова на четвертом этаже, я понял, что правильно угадал насчет неприятностей. Александр Иванович нервно ходил по кабинету, переругиваясь с кем-то по сотовому телефону. Дав отбой, он устало посмотрел на меня и без предисловий выложил:
— В программе прописан шпион. В программе, которую мы создавали для «Сфинкса». Боже, как хорошо, что мы это заметили сами.
Он махнул мне рукой, и мы пошли в кабинет к его жене. У меня немного отлегло от сердца, ибо Алина Сергеевна, по крайней мере перед повешением, разберется, кто виноват.
Однако кабинет ее был закрыт, а секретарь сказала, что Алина только что поехала вниз, в IT-отдел. Чертыхнувшись, шеф поволок меня к лифту.
— Кто имел доступ к участку программы, проверяющей пароли? — мы вошли в обшитую металлом коробку и, развернувшись плечом к плечу, поехали вниз, вдвоем пялясь на табло с горящим номером текущего этажа, которое располагалось над лифтовой дверью.
Я уже собирался сказать, что никто — кроме меня, когда картинка дверей лифта с горящей над ней цифрой 3 на какой-то миг застыла, и я отчетливо услышал название этого непритязательного полотна. Звучало оно так: «Если он мне сейчас ответит «Никто!», уволю на хрен этого мальчишку без выходного пособия, и пусть его служба безопасности прессует». Причем озвучка была Колосовская. А само табло, отсчитывающее этажи, вообще куда-то пропало. Металлическая панель, к которому оно крепилось, была, а цифирь исчезла.
Длинное колосовское название этой странной картинки мне не понравилось, но одно его существование тут же впрыснуло в организм дозу адреналина, и альтернативный ответ нашелся мгновенно.
— Доступ имел только я, Шлямбур и Алина Сергеевна, — я отрапортовал, стоя по стойке смирно. Ответ мой несколько удивил Колосова, он хотел было что-то сказать, но тут двери лифта разъехались, и мы вышли на первый этаж.
К нам, цокая каблучками, по направлению от IT-отдела подошла шефиня. Выглядела она не как всегда — видимо, прошлая ночь у нее была бессонной. Кроме того, вскоре ее изображение пропало, одарив меня радостно светящейся цифрой 3 из лифта.
— Какой еще Шлямбур? — наконец вымолвил Колосов.
— Шлепковский. Его нет на месте, охрана говорит, что пять минут назад он покинул здание, — видимо, задачка для Алины Сергеевны давно уже была решена. Хотя для меня было странным наблюдать, как умничает табло лифта голосом моей начальницы.
— А при чем тут Шлепковский?
— Он web-интерфейс прописывал, доступ у него был практически ко всем участкам программы.
— Думаю, он и насовал в программный код построчно разбитого шпиона, чтобы в глаза не бросался. Сразу его не обнаружили, потому что информацию из программы этот вирус никому не передавал. В том числе и через web-интерфейс — не такой он простак, чтобы себя подставлять. Стандартными методами тоже ничего не обнаруживалось — тело программы-шпиона было разбито на строчки, и все они в беспорядке были вставлены в основной программный код. Функции и процедуры удаленного управления были рассыпаны по разным dll-библиотекам. Если зайти под простым пользователем с рядовым доступом в систему «Сфинкса», достаточно набрать определенную комбинацию клавиш на клавиатуре, как тут же появляется доступ к информации высшего уровня. Я так понимаю, что там должны были храниться тайные досье на клиентов охранной фирмы, а также всякие защитные коды высшего уровня — не для простых охранников. Это очень-очень дорогая информация…
ГЛАВА 19,
в которой герой старательно пялится на заборы, а они посылают его куда надо
— Ни-че-го не понимаю!
Из м/ф «Падал прошлогодний снег» (1983)
Во вторник мне позвонили из автосервиса, сказали, что машина готова. Я занял денег у Жоры Колузаева — до выплаты бонуса, который откладывался, пока не закончится внутреннее расследование. Потом поднялся наверх и отпросился у Алины на вторую половину дня.
Машинка моя выглядела отлично, если не считать некрашеного крыла. В движке спецы тоже покопались, это ощущалось при движении. Я ехал куда-то по городу, не особенно задумываясь над тем, куда же попаду в конце своего пути.
Раньше мне очень помогали договориться с собственным подсознанием какие-нибудь знаки. Например, песни. Я частенько что-то пел — причем далеко не всегда песенный репертуар составляли последние хиты или просто модные навязчивые мелодии. Как правило, это были всем знакомые, но очень старые песни, уже давно вышедшие из обихода. Наверное, окружающим было странно слушать, когда молодой парень распевал комсомольские песни середины прошлого века или пафосные пролетарские хиты времен октябрьской революции и гражданской войны двадцатых годов. Или еще что-нибудь, но непременно из ретро.
Однако эти песни безошибочно помогали уловить мне собственный внутренний настрой, понять истинные желания своего эго. С очень большой вероятностью я мог даже предсказывать свое ближайшее будущее. Не видел всей грядущей картинки, но исход какого-либо волнительного события мог предвидеть. К сожалению, это не касалось счета спортивных матчей или карточных прикупов в преферансе.
Практически всегда, идя на важное дело, я твердо знал, чем это закончится. И даже каких усилий данная победа или поражение будет стоить. Для этого нужно было внимательно вслушаться в слова старых песен, которые крутились в моем мозгу. Иногда это составляло довольно сложную задачу — во многих песнях вспоминались всего одна-две строки. Иногда оригинальный текст, наложенный на музыкальное произведение, вовсе подменялся какой-то нелепицей — но нелепицей это могло показаться только для неискушенного слушателя. Для меня же это было четким указанием места расположения клада — толковать подобную белиберду было проще иных сновидений.
