А еще раз, буквально через 12 часов после того, как я щелчком отбросил сигарету из своей жизни, мне в любви неожиданно призналась девушка, в которую я был влюблен по самые свои пушистые уши. Просто в силу каких-то надуманных причин я никак не мог ей сказать о своих чувствах. Даже думал уже написать письмо, ибо носить в себе любовь было невыносимо, а собственные шансы на взаимность я оценивал в микроскопических долях процента. Думаю, что даже ювелиров бы не заинтересовала такая размерность, разве что микробиологов каких-нибудь. А тут на тебе, такой неожиданный поворот. Из-за такого не то что закуришь. Тут и в карты заиграешь, и грабить банки пойдешь, и «Аврору» стрелять научишь.
В этот же раз с некурением все шло тихо и спокойно, и это меня несколько нервировало. Нервировало ощущением, что я каким-то образом незаметно проскочил линию фронта и спокойно топаю в тылу противника, вооруженный до зубов и полный партизанских замыслов. Нервировало предчувствием, что рано или поздно меня обнаружат — и тогда начнется.
Но это, так сказать, в глобальном плане. Текущая картинка была сдобрена хорошим самочувствием и небывалым аппетитом.
Чтобы не потакать собственному желудку, теперь желавшему есть постоянно, я перешел на строгий режим питания — прием пищи осуществлялся в одно и то же время, ну, плюс-минус час. Это хорошо дисциплинировало собравшееся разгуляться чревоугодие и вообще было полезным для здоровья. Во-первых, я начал завтракать, что со мной, курящим, случалось очень редко. И еще я исключил из домашнего рациона всевозможные плюшки — перестал покупать тортики, пирожные и печенья (кроме овсяного — на него рука не поднялась), которые постоянно водились у меня в закромах, задевая диетически настроенную Ирину своими соблазнительными формами. Короче, курить я бросил как-то подозрительно просто.
Но не все в жизни складывалось так же легко, как с отказом от употребления табачных изделий. Мне, например, очень хотелось обуздать неизвестный дар, который Вовка обозвал синестезией — а то какой же это дар, если пользуешься им абсолютно случайно и непредсказуемо?
Очень бы я радовался в детстве, если бы мне подарили игрушечную железную дорогу, работающую только тогда, когда ей заблагорассудится! Например, когда я в школе, или сладко сплю, или с друзьями гоняю мяч во дворе — да я бы ее вышвырнул в окно из-за тяжелой психологической травмы, причиной которой она и стала. И страшно подумать, что ожидало бы родственника или знакомого, подарившего мне такой странный подарок…
Поэкспериментировать с даром я решил на рынке — точнее, перед ним. Почему? Да бог меня знает, как-то неловко было вовлекать в это людей знакомых. По мне — это все равно что украдкой читать чужой дневник. А вот к незнакомым людям я такой щепетильности не испытывал.
Прямо на улице у рынка торговали всякими фруктами, замороженными куриными окорочками, рыбой и прочей снедью. Для опытов я выбрал колоритного кавказца, худого и маленького, но в огромной кепке — нет, не в «аэродроме», а черной бейсбольной кепке, но уж с очень гипертрофированным козырьком.
Торговал он прямо с асфальта, на который были выставлены многочисленные ящики с виноградом, бананами, яблоками, киви, сливами и прочими вкусняшками. Кавказец был последним в ряду прочих торговцев, и купить что угодно у него можно было с трех сторон: спереди, слева и даже сзади — расторопный продавец был универсален, если дело касалось удобства для покупателя.
Прямо напротив его точки находился киоск «Союзпечати», очень кстати предлагавший общему вниманию довольно смелые обложки глянцевых мужских журналов, которые нет-нет да и притягивали его взгляд. Он иногда даже наклонял голову — красотки на обложках были повернуты на 90 градусов, а обладатель безразмерного козырька привык наблюдать красоту в естественных положениях.
Я посчитал, что этот дядечка подходит для моих опытов идеально — ибо ничего более однозначного, чем визуальная реальность, быть и не могло. Всякие там тактильные ощущения вряд ли одинаково воспринимались его мозолистыми и моими изнеженными клавиатурой руками. Звуки, вполне возможно, тоже несли совсем разное содержание, ибо мы принадлежали к совершенно разным языковым группам.
О запахе говорить не приходилось — вьющееся вокруг рынка огромное количество запахов сводило с ума любую взрослую собаку, и никогда нельзя было с уверенностью сказать, чем сейчас пахнуло на твоего соседа: то ли свежестью зелени, то ли сырой рыбой. Вкус — это вообще чувство интимное, его я даже не рассматривал как возможный «переходной мост» в чужую голову. Оставалось только зрение, тем более с Колосовым такой способ однажды уже сработал.
Кучу времени простоял я рядом с Большой Кепкой, пытаясь спровоцировать «чудо», и все абсолютно безрезультатно. Ну, разве что присвоил торговцу заочное прозвище. Ожидаемого эффекта синестезии так и не наступало. Я старательно пялился на газетный киоск, когда тот привлекал внимание кавказца, даже наклонял направо голову, как и он.
Единственными достижениями стали: убитые насмерть сорок минут личного времени; купленная в киоске «Союзпечать» батарейка «Крона» (для электрошокера) и около дюжины осторожных взглядов продавца на подозрительно крутящегося возле торговой точки молодого человека. Еще килограмм черных слив, полкило желтых груш, полкило красно-зеленых яблок, пяток ярко-зеленых киви, огромная кисточка янтарного киш-миша, кисточка поменьше туманных дамских пальчиков, два солнечных лимона.
В этот день Штирлиц был особенно близок к провалу…
ГЛАВА 29,
в которой наш герой становится свингером
— Видимо, вы совсем не знали большой любви.
— Не знала бы — не хромала бы на правую ногу.
Из к/ф «Амели»
(«Le Fabuleux destin d'Amelie Poulain», 2001)
Дома, дурачась, я постучал — на всякий случай — в дверцу холодильника и, не дождавшись стандартного «Да-да, войдите!» (ну, или для холодильника нестандартного — «Никого нет дома!»), что уже само по себе было неплохо, попытался уместить в белое нутро вновь приобретенное вопиющее изобилие витаминов — результат неудачного самонадеянного эксперимента.
Взамен достал из прохладного друга палку «Московской» колбасы. Я намеревался сократить ожидание грядущего ужина поглощением этой копчености, которую люблю и уважаю — несмотря на то, что содержание канцерогенов в ней гораздо выше, чем в сигаретах. Бессовестно наплевал на имеющееся в моем распоряжении огромное количество скоропортящихся фруктов, которое легко бы заставило любого уважающего себя грызуна утонуть в собственной слюне. Что поделаешь — мужчины непоследовательны…
Покрошив в собственный рот хлеба и погрузив туда один кусок колбасы внушительных размеров, я взял второй кусок, ничуть не меньше первого, с собой и потопал в гостиную. Где с чувством выполненного долга собирался предаться ничегонеделанию у телевизора, как вдруг откуда-то снизу неожиданно раздался душераздирающий мяв, и внутри у меня похолодело — будто кто-то сорвал стоп-кран, прекратив все жизненные процессы, ходьбу и жевание в том числе.
