— Да это так, кроссворды-мрассворды в машине разгадывать. Не все же в телевизор пялиться. Какая вторая просьба?
— Я хочу быть с вами, когда вы его наказывать будете.
— Это нереально.
— Почему нереально? — спросил я и тут же пожалел, ибо Грум, похоже, начал раздражаться.
— Потому что я его реально на кол посажу. И лишние проктологи мне при этой колоноскопии не нужны.
— Он меня… — я чуть не сказал «обидел», но вовремя вспомнил, что урки этого слова избегают, — он меня оскорбил. Пидором называл. Я должен с него спросить.
— Ты не из нашего мира, не обязан с него «получить».
— Обязан. Не кому-то — себе самому.
— Давай так договоримся — мы приедем туда вместе, но ты останешься на шухере. А я тебе потом фото покажу…
Честно говорю — не знаю, какой черт меня дернул ехать с бандитами к Свину. Я катился в машине с Грумом и, наблюдая его профиль боковым зрением, задавал себе вопросы: «На-фи-га? Шевели шевелюрой и отвечай мне — зачем ты самовольно впрягся в эту мерзость? И всю остальную тушку ввязал тоже! Бандюки бы прекрасно и без тебя обошлись!»
Только когда мы подъехали к особняку, я понял глубину и хитрость подсознания. Осведомленность ангела-хранителя.
Мы не успели. Нетрезвого Свина из ворот выводили полицейские. Грум с сожалением смотрел на ускользающего от расплаты толстяка. А я был этому бесконечно рад! Лучше пусть его закон покарает, чем лом. Согласитесь, лом в заднепроходное отверстие — это ортодоксальное отношение к гомосексуализму вообще и к задомазохизму в частности.
За Свином семенил Коготь, которому тот давал последние указания. Когда они увидели меня, лица их вытянулись. Наркотики не являлись темой Грума, и мысли наркодельца и шефа его охраны, окончательно запутавшись, никак не могли выстроить логическую цепочку между последними странными событиями, мной и вором в законе. Если учесть, насколько доброжелательно смотрел на Свина Грум…
ГЛАВА 55
Привычка — вторая натура
Не важно, будешь ли ты лучше кого-то.
Важно, будешь ли ты лучше, чем вчера.
Кано Дзигоро
Вечером, когда я был уже дома, позвонил Слон. Он был весел и спешил поделиться своей радостью со мной. Оказывается, Свина арестовали! Я не стал его разочаровывать своей осведомленностью в этом вопросе, а мое врожденное любопытство попыталось размотать клубок невидимых событий.
Оказалось, пресловутый фсбшник прислушался к уверениям Слона про то, что изъятое у Свина вещество стопроцентно является наркотиком, а совсем не той безобидной субстанцией, о которой писали полицейские эксперты. И, будучи человеком артистичным, при этом сильно склонным к авантюрам, около 16.00 нагрянул к тому самому деятелю, который проводил экспертизу.
И сказал, глядя в его бездонно коррумпированные серые глаза, что отдал не все изъятое вещество на полицейскую экспертизу, а всего лишь 6 кубиков коричневого вещества из 7. А седьмой отправил в Москву, старательно выполняя инструкцию о совместных операциях с другими силовыми ведомствами. Врал, конечно, но врал вдохновенно и харизматично.
Эксперт, трясясь руками и подбородком, потея и заикаясь, позвонил начальству. А начальство, так и не дождавшееся своего полумиллиона евро, не посчитало возможным более вступаться за такую нехорошую бяку-неплательщика, как Борис Михайлович. И Евгений Сергеевич Отченаш, не скрывая своего удовольствия, поехал производить задержание.
* * *
Аркашина ломка пошла на спад, но до нормального состояния ему было еще очень далеко. Переболеть насухо, а другого варианта выйти из наркотического плена в заключении не представлялось, было очень больно. Нет, не так — ОЧЕНЬ БОЛЬНО!!! Если бы нарисовать разноцветными красками эти слова на плакате размером в Театральную площадь, они бы, может быть, смогли претендовать своей масштабностью на один процент той муки, через которую прошел Аркаша.
Он до сих пор находился в изоляторе временного содержания, вместо медицинской помощи его регулярно таскали на допросы, пытаясь выяснить происхождение пистолета. Табельный номер Макарова был качественно сбит, и в пулегильзотеке данных на него не было тоже. Обвинения наркоману до сих пор не предъявили, и первые дни он готов был растерзать себя за то, что, перед тем как его загрузили в бобик, спулил последнюю дозу.
Аркаша представлял, как бы она помогла выбраться из того кошмара, который состарил его лет на двадцать. На допросах он ничего не отвечал, просил врача и ширево. У следователя он блевал, бился в истерике и даже один раз чуть не сбежал, прыгнув в окно. Стекла окна разбились, рама треснула — но за ними была решетка, и полет с четвертого этажа административного здания не удался. Правда, после этого ему все же оказали помощь — обработали зеленкой порезы.
На пятый день Аркаша начал галлюцинировать наяву, и этот прообраз алкогольной белой горячки его несколько развлек. Он снова оказался солдатом-срочником, рядовым роты связи мотострелковой бригады, забытой богом среди дальневосточных сопок.
Он вспоминал поездку в Южно-Сахалинск и потрясший его пик Чехова, который когда-то был священной японской горой. Вспоминал храмовый домик на вершине пика, сложенный в честь богини солнца Аматерасу. Они стояли недалеко от этого домика, пораженные красотой, захватывающей дух и окружавшей их со всех сторон. Охотское море и Сусунайская долина подбирались к ним с востока, Анивский залив с юга, горы Камышового хребта с запада. И еще, благодаря ясной и безоблачной погоде можно было разглядеть самую северную из японских префектур, остров Хоккайдо.
Сюда в увольнительную его вывез Дагурасу Сато, старый японец, которого однажды спас будущий наркоман Аркаша. Он, находясь на посту, в карауле, расстрелял по бродячим собакам целый рожок, прежде чем они отстали от человека, отмахивающегося от них сломанной двустволкой, и набросились на шесть или семь трупов своих собратьев.
Хотя поступил Аркаша правильно, ему вместо поощрения влепили сутки «гауптической вахты» — на всякий случай, чтоб другим солдатам неповадно было. А потом они с Дагурасу подружились. И старый японец, непременно желавший как-то отплатить за свое спасение, кое-чему попытался научить воина-связиста.
Называлась эта штука Дим-мак, «искусство ядовитой руки», или искусство отсроченной смерти, позволяющее легким касанием руки убить человека. Причем смерть противника могла наступить как сразу, так и через часы, дни, недели — в точно намеченный мастером срок. Русский паренек не очень-то верил в эту азиатскую сказку — до поры до времени.
Однажды Сато, рассердившийся на очередную саркастическую реплику Аркаши, тем не менее прилежно тренировавшегося, показал ему фокус. Он налил в трехлитровую банку воды и после непродолжительной подготовки, выразившейся в особом дыхании и жутком закатывании глазниц, нанес по стеклянной таре три быстрых несильных удара.
