Глава 10
Нос мерз. Вот просто бессовестно мерз мне назло, а я даже не могла его согреть. Руки были заняты: в одной я сжимала мешочек с деньгами, в другой – список покупок, выданный нервной Ашшей.
— Ты только ничего не забудь, — строго напутствовала меня змеевица, крепко вцепившись в плечи.
— У меня же список…
— И все же, — не унималась она, еще не до конца поверив в своё счастье. Ашша хотела, чтобы ничто не омрачило её нетерпеливого ожидания нашего скорейшего возвращения. Ничего, включая мою забывчивость, — ты не поверишь, но в последний раз мне удалось уговорить закупить для меня кое-что по мелочи А́лиса, и это было почти четыре года назад.
— И с тех пор я больше не совершал такой ошибки, — радостно подтвердил оборотень, показавшийся из конюшни. Заценив мой красный нос, тёплый тулуп, уже порядком присыпанный снегом, и несчастный взгляд, он легко подошёл к нам, оставляя на свежем, совсем пушистом снегу едва различимые следы, — сочувствую тебе.
— И с чего бы это ты ей сочувствовал? — угрожающе осведомилась Ашша. Замерзшая змеевица, в отличие от меня, не краснела на морозе, а белела, отчего чешуйки на скулах становились видны отчетливее, а сама она приобретала мертвенный вид. И сейчас Ашша очень походила на ходячий труп. Даже губы побелели от холода, и только глаза горели ярким огнём.
— У неё первая поездка, — заметил лис, погладив меня по голове, очень естественным жестом заправив выбившуюся из-под платка красную прядь, — но вместо того, чтобы развлекаться, ей придётся бегать по торжищам, разыскивая твои заказы.
— Выезжаем через десять минут! — разнесся над конюшней сильный голос вожака.
Все заспешили, и даже мне позволили затолкать список в походную сумку и натянуть уже варежки.
Наи пришёл проводить меня в самый последний момент. Но его можно было понять – выходец никогда раньше не видел снега и всю предыдущую неделю отсиживался в доме, не решаясь выйти даже на крыльцо.
Для него появиться на улице было великим подвигом.
Высокая фигура, замотанная во все тряпки, что только удалось раздобыть, очень напоминала чупа-чупс. Такой шарик на ножках.
— Это ужасно, — пряча нос в меховом отвороте тулупа, Наи крепко сжал мою ладонь, — не уезжай, останься здесь. Ты же там замерзнешь.
— Да брось, не так уж и холодно, — вдохновенно соврала я, растирая нос свободной рукой. Варежка мягко гладила замерзшую кожу, но особо не грела, — я выдержку. А вот вам с Ашшей неплохо было бы вернуться в тепло и не мерзнуть здесь.
Наи кивнул, посмотрев на змеевицу. Та, получив от меня перевод, лишь пожала плечами: уж она точно была не против вернуться в тепло, особенно в компании Наи.
Меня забросили в одну из телег, которые должны были в скором времени нагрузить мехами и зерном. И чем-нибудь ещё, что может считаться уплатой подати.
Пока же в них было пусто, и я могла расположиться со всеми удобствами.
Свер ехал в начале отряда, Алис замыкал процессию, а я тряслась где-то посередине. Нахохлившись и спрятав нижнюю часть лица в отворот тулупа.
Отряд наш состоял из двадцати оборотней, шестерых возниц, являющихся обычными людьми, и меня любимой.
Всего четыре женщины на весь отряд. Три оборотницы и одна Огневица.
Весёлая, в общем-то, подобралась компания.
Оборотни со мной особо не стремились завести разговор, и развлекать меня не ленился один только Алис. Самый молодой и лёгкий характером из всех.
Не будь в отряде лиса, знавшего кучу забавных историй, я бы совсем приуныла.
И привезли бы в первую деревню на нашем пути, не слегка замерзшую Огневицу, а конкретно, окоченевшую нечисть.
Из Пограничной деревни мы выехали засветло, а к Зарвичам прибыли уже в густых сумерках, хотя ехали быстро и на привал остановились лишь однажды, чтобы быстро пообедать. Даже костёр разводили маленький, слабый, только чтобы воды разогреть, да отвар заварить.
Доехали до главной деревни, миновав какие-то жилые, несерьёзные заселки и уперлись в закрытые ворота.
Свера такая встреча не обрадовала, вдарив кулаком по одной из створок, отчего все ворота задрожали, он низко зарычал.
— Всегда так, — проворчал Алис, последние часа четыре ехавший рядом с моей телегой, — когда-нибудь Сверу надоест терпеть их наглость, и он уже поставит своего старосту.
— А что происходит-то?
— Бельник пытается показать нам наше место, — в темноте зрачок у лиса страшно сверкал. Не так жутко, как у вожака, но все равно очень беспокойно, — не любит староста оборотней. Старый дурак.
Ворота открыли лишь спустя минуты три.
Въехав в унылую, грязную и какую-то подсознательно, неприятную деревню, мы преодолели узкую, неровную дорогу до дома старосты, где меня вытащили из телеги.
Свер лично и вытащил, поправив мой платок. Совсем так же, как это утром проделал Алис.
— Волосы прячь и далеко от меня не отходи, поняла?
Я только послушно кивнула. Мне бы и самой очень хотелось держаться поближе к знакомому и такому надежному вожаку.
Просторный двор старосты казался неухоженным и неуютным, хотя снег, укрывший все вокруг густым покрывалом, скрадывал обстановку, зачистив грязь и мусор белым цветом.
Входить в большой, двухэтажный дом мне тоже очень не хотелось, но пришлось. Свер уверенно шагнул на крыльцо, прямо к напряженно улыбающемуся, бородатому старику. А я, вцепившаяся в рукав его шубы, вынуждена была идти следом.
Шуба у Свера была чудная. Распашная, расширяющаяся к низу, с широкими длинными рукавами и отложными воротниками. И снаружи она была покрыта парчой.
Подобную диковинку я видела в учебнике истории, и никак не ожидала встретить что-то подобное в этом мире. Тем более на плечах у оборотня.
Однако же, шуба Сверу очень шла, а я с удовольствием держалась за меховой рукав. Мягонький и очень пушистый.
Поднявшись на крыльцо, наш устрашающий вожак сразу же задавил старосту своей силой, угрожающе возвышаясь над толстеньким, нервно вздрагивающим дядькой.
— А мы не ждали вас так рано… — начал было староста, блестя глазками. Так с первого взгляда и не разберешь – зло он ими блестит, или подобострастно.
— И так каждую осень, они не ждут нас так рано, — фыркнул Алис, поднимавшийся сразу за нами. Несмотря на свой весьма юный возраст, он пользовался безоговорочным доверием вожака, раз имел право идти сразу за ним.
— Алис, — одернул его Свер, ровным голосом. Парень притих, а Бельника просто переклинило. Улыбка его приобрела нездоровую радостность, словно лицо свело судорогой – и плохо, и больно, а улыбку не стереть.
