И только Алис, который, кажется, видел как меня корежило при общении с ведьмами, что-то подозревал.
В открытую признаний он не требовал, но очень давил психологически, желая подтолкнуть меня к чистосердечному признанию.
Его дурацкое лисье любопытство, сдерживаемое человеческой осторожностью, просто выводило меня из себя. Лучше бы он просто взял, припер к стенке и потребовал ответов. Тогда можно было бы его хотя бы послать.
К Сверу.
— Тьпатиба, — совершенно забитый нос отказывался работать, а горло болело так, что дышать ртом было просто мучительно. Каждый глоток холодного воздуха проходился колючей волной и рождал желание больше вообще не дышать. Никогда.
— Очень плохо? — сочувственно спросил он, подъезжая ближе. Я бы на его месте не стала так рисковать, я ж бацильная, но Алис был бесстрашен и о вирусных заболеваниях знать ничего не знал.
— Я замерзла и хочу сдохнуть.
— Я на твоём месте пересмотрел бы свои желания, — хохотнул он, — конечно, я мог бы тебя погреть, но вожак не одобрит.
К вечеру температура поднялась, и меня начал бить озноб. Самым неприятным в сложившейся ситуации было то, что ночевать нам предстояло в лесу.
Оборотни легко выбрали место для ночёвки, и даже обустроили мне постельку под еловыми лапами. Я была очень благодарна за такую заботу, ослабленная и расчувствовавшаяся, даже подумывала всплакнуть, но пронесло.
Ночью, холодной и муторной, я не могла уснуть, натужно сипела, прислушиваясь к хрипам в дыхании. Это было нехорошо, очень-очень нехорошо, но помощи ждать было неоткуда. Вокруг только ели и снег, ну ещё группа оборотней, в которой не то что знахарки, даже врача какого-нибудь завалящего не было. Я бы согласилась и на нашего местного терапевта ещё из той простой жизни, когда я была студенткой, а не нечистью. Душа лесных пожаров, что б его.
— Выпей, — когда к моему укрытию от ветра и лёгкого, начавшегося еще в сумерках, снегопада, подошёл Свер, я не услышала, плавала в бульоне из страданий и жаления себя любимой. К губам прижалось горлышка фляги.
Сделав всего три глотка, я закашлялась, чувствуя как огонь прокатившись по горлу, горячим комом осел в желудке.
— Еловица, — простонала я, рукавом тулупа вытирая горящие губы, — гадость.
— Так уж и гадость, — усмехнулся Свер, подталкивая меня поближе к стволу дерева и освобождая себе место под моей елкой, — тулуп снимай.
— Озверел? — коротко покашливая, я пыталась понять, нравится ли мне это жуткое ощущение, принесенное еловицей, или все же нет. Будто бы мне внутренности на медленном огне жарят. С одной стороны тепло, но с другой – просто невыносимо.
— Греть тебя буду, — проворчал Свер, недовольный моим упрямством, — Алис все уши прожужжал, просил помочь немощной.
— Я не немощная, — негодовала я вяло, без огонька, послушно стягивая тулуп, — просто чуть-чуть заболела.
Свер был большой и тёплый как печка, и я впервые поняла почему Наи так любил обниматься. Обнимашки — это здорово.
— Тееепленький, — накрытая сверху своим тулупом и шубой нашего очень обнимательного вожака, я уткнулась сопливым носом ему в рубаху и затихла.
Мне было все ещё очень паршиво, но уже не так холодно.
Вот только если мне ночёвка с живой грелкой очень понравилась, то Свер остался от неё не в восторге.
Утром, растирая онемевшее плечо, он недовольно бормотал, пока я сидела рядом с закрытыми глазами и мечтала ещё немножечко поспать. Ночуй я одна, у меня было бы ещё минут двадцать беззаботного сна, так как будили меня в самую последнюю очередь. Но я спала со Свером, который всегда вставал одним из первых.
— Вцепилась, что тот клещ и не оторвать, — ворчали у меня над ухом.
Я сладко зевнула, спрятав лицо в меховой отворот шубы, едва уловимо пахнущей вожаком, и миролюбиво прохрипела:
— Сам пришёл. И вообще, кто ж тебя просил быть таким тепленьким?
Несчастная грелка только беспомощно вздохнула.
Горячая ладонь, коснувшаяся лба мне совсем не понравилась. Вот если бы он мне спинку погрел, я бы была очень благодарна, а голова чего-нибудь холодненького требовала.
— У тебя температура, — озвучил он очевидное.
— Сама знаю.
— Послезавтра будем у Дубров, и ты должна быть здорова.
— Это ещё с чего бы? — возмутилась я, но тут же вспомнила. — Погоди, а не они ли это… Смагу поклоняются?
Свер кивнул.
— И чего? Они в своём боге разуверятся, если больную Огневицу увидят?
— Для них ты не хворой будешь, а обессиленный, — меня заботливо закутали в шубу. — Знаешь, что они сделают с такой Огневицей?
— И что? — бесстрашно спросила я, блаженно прикрыв глаза и не переставая тереться щекой о мягкий мех. Болезнь отключила мне мозг, иначе я не забыла бы в какое дикое место попала.
— Отдают огню, чтобы тот вернул её силы.
Я с опаской посмотрела на Свера. Хотелось верить, что он шутит, но серьезное выражение лица не оставляло никаких надежд.
— Ммм, погоди, ты имеешь в виду, что меня сожгут?
Он кивнул.
— И ты позволишь?
— Яра, ты должна понимать, что мой запрет остановит их ненадолго. Тебя выманят, выкрадут, сделают что угодно, чтобы огненная дочь их бога вернула себе силу. Мы пробудем у них два дня, я не смогу все время быть рядом. Их верность Смагу сильнее страха передо мной, — в рассеянной задумчивости он нежно заправил за ухо выбившуюся рыжую прядь, — эти обычаи древнее князей.
— Ладно, хорошо, — сказала я, хотя хорошо совсем не было. Меня целенаправленно везли на костёр. Сожжение с самыми благими намерениями — смерть смешнее сложно придумать. Меня убьют пытаясь помочь. — И как будем меня лечить?
— К обеду мы будем у Стравичей. Там и подумаем.
* * *
Самым сложным для меня было на глазах у встречающих нас деревенских жителей, самостоятельно выбраться из телеги и не дрожать от холода.
Платок был чуть спущен, чтобы все могли оценить цвет моих волос.
Я честно старалась выглядеть бодрой и очень важной.
Радовало лишь то, что у Стравичей Свер обычно селился на окраине, в пустующем домике, специально поджидавшем приезд князя.
Из года в год.
Зайдя в выстуженные, тёмные сени, я обессиленно осела на пол.
Я выдержала. И здорованье со старостой пережила, и прогулку от телеги до дверей, и даже несколько шажков по дому умудрилась сделать. Молодец я.
— Что же ты такая, — вздохнул Свер, поднимая мое обессиленное тело с пола.
