Здесь новый год, казалось бы, ну что в этом такого? Подумаешь. Здесь зима в самом разгаре, у оборотней уже весна, не страшно. Я теперь все могу принять.
Все, кроме одного. Счастливым для жителей этого города должен был стать новый 2029 год.
И вот вопрос: а где мой 2018?
Четыре секунды, ровно столько мне понадобилось на то, чтобы осмотреться и медленно, без суеты, не делая резких движений, отступить назад. Я не оборачивалась, потому что страшно было повернуться и увидеть глухую стену или витрину магазина, отступала спиной и так же медленно, как отступала, провалилась в темноту, чтобы вывалиться уже в тоннеле.
— Ух!
Свер, как раз смазавший кристалл кровью, резко обернулся на звук.
Мгновение, за которое он осмотрел меня с ног до головы, а я, не отрывая взгляд, с заторможенным отупением, пялилась на то, как шипит и плавиться кристалл под горячей сверовой кровью, казалось, длилось вечно.
— Яра! — пришел в себя он быстро, бросился ко мне, поднял на ноги, обнял, крепко прижимая к себе, бормоча что-то малопонятное.
— Сейчас как бабахнет, — беспомощно прошептала я, обессиленная и заторможенная от бури, бушующей внутри. Эмоции накатывали друг на друга, ужас сменялся радостью, потом сомнениями и неуверенностью, и все это разбивалось об уверенное знание: места в том мире для меня больше нет.
Одиннадцать лет — слишком большой срок, даже для мира в котором я родилась и выросла. Оказаться в другой стране, в другой части света, в совершенно другом времени…
Что случилось с моими родными? Как они отреагируют на такую меня? Оставшуюся такой же, как была одиннадцать лет назад, не повзрослевшей ни на год.
Я не хотела этого знать. Мне было страшно.
Пока я плавала в бульоне из переживаний и сомнений, Свер на свой страх и риск выпил зелье, что мне дал жрец. Все, до последней капли. Быстро обрастая шерстью, закинул меня на спину, нервно щелкнув волчьей пастью и встряхнувшись. В нем пульсировала чужая сила, она сжимала сердце, заставляла дрожать мускулы от нетерпения, и наполняла тело силой.
Азартно рыкнув, он сорвался с места, и мы полетели вперед.
Иви-нар был прав, Свер обгонял себя, мы неслись вперед, а позади нас страшно прогрохотал взрыв. Центральный узел был уничтожен, проход стал складываться еще быстрее, как бы Свер не старался, сколько бы не выжимал из себя, нас настигало равнодушное уничтожение.
Попытайся я одна убежать от взрыва, уже давно лежала бы, погребенная под камнями, но у Свера был шанс спастись.
У нас был шанс спастись.
Камень, отскочивший от стены, больно ударил меня в спину.
— Уй!
Потом еще один. И еще.
Обвал нас настигал, а Свер, словно бы не замечая этого, перетащил меня со спины вперед, крепко прижимая к груди и тратя ценные секунды.
Теперь я могла видеть, как синие жилы вспухают позади нас, как стены взрываются, и на их место приходит что-то черно, жадное и безысходное.
Камни били Свера в спину, врезались в плечи, отставляя кровавые отметины.
Свет впереди появился неожиданно. Он просто внезапно вспыхнул в темноте и уже не переставал сиять.
— Поднажми, родненький, давай, — срывающимся от страха голосом, шептала я, крепко обняв его могучую шею, даже, кажется, слегка сдавила, но никто этого не заметил. Я — потому что боялась, а Свер — как раз от того, что шея у него и правда была могучей. Не задушишь.
Обвал в буквальном смысле наступал вожаку на лапы, когда он, оттолкнувшись от земли, вылетел в сияющий проход.
Тяжело упав на черный, оплавленный камень, застилавший землю перед проходом, Свер проехался на спине, сдирая шкуру и глубже вгоняя в тело, застрявшие в нем каменные осколки.
Страшный грохот, от которого заложило уши, ознаменовал схлопывание прохода. Сияние оборвалось резко, будто бы его не выключили вовсе, а просто что-то перегорело.
Мне даже показалось, что я чувствую запах оплавленной проводки.
В ушах звенело, заглушая умиротворенный шелест листьев. Мы лежали на камне, жадно глотали холодный воздух и пытались прийти в себя.
Мне это удалось первой, не имея сил на то, чтобы сползти с вожака, я засмеялась, сотрясаясь всем телом и чувствуя, как нервный смех превращается в истерический, а шерсть под моей щекой исчезает, уступая место теплой коже.
— Ты вернулась, — хрипло сказал Свер, откашлялся и повторил, — вернулась.
— Да, вот, подумала, что вам без меня тут скучно же будет. Никаких развлечений. — посмеивалась я, и сама слышала, как ненормально звучит мой смех. — Теперь ведь даже выходцев погонять не получится. Проход взорван.
Недолго помолчав, покрутив и так, и эдак последние свои слова, я, наконец-то, окончательно поняла, что проход правда взорван.
Все кончилось. Все действительно кончилось.
А моя самоубийственная попытка вернуться домой провалилась.
Не хотелось думать о том, как родные пережили мое исчезновение, и как они жили все те одиннадцать лет, уместившиеся для меня в какие-то полгода, и… вообще не хотелось думать, и я разревелась.
Поначалу растерявшись, Свер сел, прорычал что-то, когда потревоженные раны напомнили о себе, и обнял меня, неловко укачивая.
— Яра, не плачь. Все закончилось. Теперь все хорошо.
— Это у те-бя хо-рошо, а у меня нервное пе-перенапряжение, — вытирая мокрые щеки о его плечо, я старалась справиться с икотой, но получалось не очень, — я чу-чувствую, как у меня крыша е-дет.
— Крыша? — растерянно переспросил он.
— Ыыыы, — от полноты чувств и просто чтобы взять себя в руки, я вгрызлась зубами в соленое от моих слез, жесткое мясцо нашего вожака.
Он вздрогнул, дернулся, но отрывать меня не стал, мужественно снося все мои безумства.
Свер был просто очень рад, что я вернулась, и этим нужно было воспользоваться. И я воспользовалась, утопив его в слезах, выплескивая весь клубок разрывающих сердце чувств.
Постепенно рыдания затихали, я чувствовала, как с каждым новым нервным, рваным, очень жалким, всхлипом становится легче дышать.
Мы посидели так немного, я жевала вожака, он терпел и гладил меня по волосам, где-то далеко, у пограничных стен шумела битва. Оборотни сдерживали натиск выходцев, которые пока еще не знали, что прохода больше нет, и вот эта вот заваленная камнями пещера уже никогда не засияет.
Им больше не за что было биться.
— Яра, — убедившись, что я успокоилась, Свер решил действовать, — тебе нужно спрятаться.
— Зачем? — уставшей… пожалуй, я чувствовала себя очень уставшей, обессиленной и жалкой, но почти спокойной. Истерика помогла, голова больше не пухла от страшных и безысходных мыслей, в ней просто сделалось очень тихо и пусто.
