Лицо ее сморщилось, и она заплакала. С трудом выговорила сквозь слезы:
– Да! Господи, не знаю, зачем я так сказала вашему товарищу! Вырвалось как-то. Не придала значения. Меня никогда еще не допрашивала полиция, до сих пор руки трясутся. Даже не помню, что говорила. Думала, если Михаил Андреевич не сказал про отпуск, то и я не буду. А теперь места себе не нахожу. И Руслану Васильевичу соврала, он ни за что бы не заплатил за две недели, а у дочки муж в больнице, авария, нам деньги нужны! Вы ему не говорите, пожалуйста! Уже ладно за три дня не заплатит, а если за две недели…
– Не скажу, Анастасия Петровна. Заплатит. Значит, Кротов попросил вас не приходить… когда это было?
Она подняла глаза к потолку.
– Двадцать шестого июля. Ну да, двадцать шестого. Двадцать пятого было воскресенье, и я запомнила…
– Вы работали по воскресеньям?
– Нет, по воскресеньям я выходная.
– Когда был последний день работы?
– В субботу. Двадцать четвертого июля. Я приходила три раза в неделю…
– В субботу он вам ничего про отпуск не сказал, так?
– Не сказал. А двадцать шестого, в понедельник, позвонил вечером и говорит, что не надо завтра утром…
– Так и сказал, не приходить две недели?
– Нет! Сначала до конца недели. А потом опять на неделю…
– Он не объяснил почему?
– Я не спрашивала. Думала, может, уезжает куда. Сказал, с сохранением содержания, пошутил… Он хороший был! Господи, да разве же я стала бы грех на душу брать? Тут человек умер, а я про деньги думаю! Спать перестала, совесть совсем замучила, а дочка просит деньги, ее Гарик в больнице! То одно надо, то другое… У них двое деток…
– Анастасия Петровна, вы сказали, Кротов пошутил. Что он был за человек? Веселый? Часто шутил?
– Веселый? Нет! Он был серьезный, все книжки читал. Вежливый, с уважением, всегда на «вы» да Анастасия Петровна, на праздник деньги дарил. И чтобы все на своих местах, очень не любил, если я переставляла цветы или посуду. Отдал мне всю одежду покойной жены… Хорошая женщина была, земля ей пухом. Лена звали. Добрая.
– Он очень переживал смерть жены?
– Не передать! Он от нее не отходил, аж почернел весь. А потом стал пить… Руслан Васильевич ругал его, приезжал каждый день, кричал. Однажды они даже подрались. Обещал сдать его в психушку! А потом Михаил Андреевич опомнился, пришел в себя.
– Он с кем-то встречался? Приводил кого-нибудь домой?
– Девушек?
– Да.
– Не припомню такого. Михаил Андреевич был строгий… не гуленый, домашний. После работы сразу домой. Кино смотрел. Не теперешнее, а старое, черно-белое. Иногда на иностранном языке. Серьезный был, порядочный.
– Вам что-нибудь известно о его семье?
– У него никого не было, он детдомовский.
– Вам известно, что он обратился в полицию с просьбой разыскать женщину? Сказал, что она проживала в его доме две недели, а потом исчезла.
– Мне сказали. А только я не думаю… – Она осеклась.
– …что это правда?
– Да не мог Михаил Андреевич! Какая-то чужая женщина… откуда она взялась-то? Такое горе… Не могу поверить, чтобы он сам своей рукой лишил себя жизни! Даже не знаю, что и думать.
– Что же, по-вашему, случилось?
– Не знаю. Может, помешался или сглазили. Враг какой-нибудь. Сделал приворот на смерть, сейчас этого полно.
– Враг? У Кротова были враги?
Она пожала плечами.
– Какие отношения были у него с партнером?
– Хорошие… какие. Руслан Васильевич, конечно, жадноватый и слова доброго не скажет, но они ладили. Правда, ругались часто. Упрямые оба. Поругаются. Потом мирятся. Михаил Андреевич всегда признавал, что неправ. Мир, говорит, и руку к нему тянет. Руслан Васильевич и отходит. Они вместе уже лет двадцать, еще со школы…
– Понятно. Анастасия Петровна, получается, вы не можете утверждать, что женщины в доме Кротова не было?
Она смутилась:
– Получается, не могу. Но… убейте, не верю, честное слово, не такой он человек…
– Что же в нем не такого?
Она задумалась. Сказала после паузы:
– Михаил Андреевич был аккуратист, никогда одежду не бросит или там чашку, в шкафу все расставлено и висит на месте, в холодильнике тоже, у всякой вещи свое место, и упаси бог переставить, понимаете? Книгу возьмет с полки, почитает и поставит на место. А цветы! Признавал только петуньи и только белые и фиолетовые. Очень серьезно относился к мелочам… Я никак не могла привыкнуть вначале, я у них шесть лет проработала, так Лена мне говорит: Анастасия Петровна, не обращайте внимания, и смеялась над ним. Он разрешал ей все! Никаких денег не жалел. Такая любовь была, как в романе. Таких женщин больше нету…
– Вы хотите сказать, что с ним было трудно?
– Ну как трудно…
– И только покойная жена могла с ним…
– Ну да! Наверное. Но он все равно был хороший, только сильно строгий.
– То есть, если бы ему попалась похожая женщина, то он… – Федор не закончил фразы.
– Если бы такая же… Но таких, как Лена, больше нету. Она была очень хорошая! Добрая, умница – два диплома!
– Каких?
– По культуре и еще языки знала. Они много ездили. Он говорил, что она его личный переводчик, шутил так. Ума не приложу, что случилось… – Она снова заплакала.
– Когда он звонил вам, не припомните, какой у него был голос? Как обычно или… другой?
Женщина задумалась. Федор молча ждал.
– Голос… не знаю, вроде как всегда. Не знаю.
– Он звонил вам из дома?
– Из дома.
– Откуда вы знаете?
– Музыка была его любимая, он все время слушал.
– А кроме музыки? Закройте глаза и подумайте. Шаги, чей-то голос, звон посуды. Может, что-то упало или передвинули…
Анастасия Петровна послушно закрыла глаза. Потом сказала:
– Вроде бокал упал на пол и разбился. Стекло звякнуло.
– А что Кротов?
– Что-то сказал, я толком не расслышала. И рассмеялся.
– Прикрыл трубку рукой?
– Ну… наверное. Не знаю.
– Он не сказал, что у него гости?
– Нет. Сказал, что дает отпуск на неделю, потом позвонит. А второй раз позвонил с работы и сказал, что еще на неделю…
Если бы Федор Алексеев был не чужд самолюбования и самодовольства, то сказал бы себе, что, пожалуй, утер нос бравому капитану Астахову, сумел вывернуть свидетеля наизнанку и получил доказательства, что Кротов был дома не один, а в компании кого-то, кто уронил бокал. Что доказывает следующее: искусство красиво вести допрос свойственно философу в большей степени, чем следователю, – в силу знания человеческой натуры и умения вытащить из этой самой натуры нужные сведения. Согласно классическим канонам, бить в одну точку, наблюдать за реакцией и включать интуицию. Правда, все вышеизложенное отнюдь не доказывает, что у Кротова была женщина, и тем более прекрасная рыжеволосая незнакомка. Вполне вероятно, это был мужчина. Зато теперь у нас точная дата в кармане – двадцать шестое июля, возможно, день роковой встречи в парке. Вот и пусть капитан Астахов спросит секретаршу Кротова, как ее шеф работал в понедельник двадцать шестого, не задержался ли с обеденного перерыва… а там посмотрим.
