— Авалон такой же? — внезапно спросил Блейз.
— Авалон — дарованная земля, — сказал Мирддин. — Он стоит только на том, что отдано в дар. По доброй воле, с добрым намерением. Поэтому фир болг там не могут. Они не понимают даров. Не хотят понимать.
Они подошли к склону холма. На холме лежал Шон, иссиня-бледный, и Мирддин видел, как от него отходят нити — к деревьям, к травам, к ручью... как жизнь уходит из него, насыщая собой локус. Ненадолго. Совсем ненадолго.
Она указала на Шона пальцем:
— Погас.
Блейз наклонился Шону, послушал пульс. Покачал головой.
— Ты можешь что-то сделать?
Мирддин вздохнул:
— Для него? Ничего. У них как одна кровеносная система сейчас. Если я обрублю нить, он умрет.
Блейз помолчал.
— А для нее?
— Я мог бы отвезти ее в Каэр-Динен. Попытаться отвезти. Но это как... обрубить руки и ноги и привезти тело. Как... пытаться принести воду в горсти. Я довезу слишком мало... или вообще ничего не довезу.
Мирддин зажмурился:
— Я мог бы рассечь. Они умрут... все... но это лучше, чем... так, — он сглотнул. — Она не остановится, Блейз. Она не сможет. Ее не научили, понимаешь? Просто бросили. А потом пришла Жажда, и вот... так нельзя, Блейз. Мы не можем уйти и всех оставить.
— Конечно, — Блейз кивнул.
Она подошла и протянула Блейзу ладонь. На ней красовались ягоды ежевики — большие, черные, блестящие. Блейз улыбнулся своей рассеянной улыбкой, и взял с ладони ягоду.
Мирддин дернулся, но было уже поздно.
Она засмеялась, нежно, радостно и мелодично. Потом вдруг наморщила нос и тяжело вздохнула.
— Почему ты вздыхаешь? — спросил Блейз. Невидимые нити тянулись от него, как побеги, врастая в землю.
Она всхлипнула:
— Гаснут. Все гаснут.
— Тебе жалко? — спросил Блейз.
— Жал... жалко, — недоуменно повторила она.
— Были. Теперь нет. Грустно. Хочется, чтобы были, — терпеливо объяснял Блейз. — Жалко.
Она кивнула. Слеза пробежала по ее щеке и ушла в землю. Там, где она упала, взошел ландыш.
Блейз легко улыбнулся:
— Это можно исправить. Отпусти. — Он сжал и разжал кулак, показывая, как.
Она замотала головой:
— Нет, нет! Все пропадет! Станет холодно!
«Холодно! Холодно! Хоооооо... ооооо», подхватили призраки.
Мирддин сглотнул и шагнул вперед:
— Отпусти всех, и я смогу отвезти тебя на Авалон.
Она вздрогнула и наморщила лоб:
— А-ва... А-ва-лон?
— В Каэр-Динен, — сказал Мирддин. — Там цветут розы. Там фонтаны. Там всегда тепло. И там помогают. Всем, кому могут.
Это была правда. Не вся правда, но правда.
Блейз развел руками — колыхнулась оплетающая его паутина, нити, расходящиеся в стороны. Теперь человек тоже мог их видеть.
— Ты же знаешь теперь, что мы не врем.
Она кивнула. Закрыла глаза, обхватив руками щуплые плечи. Взвился и закружился вокруг ветер.
Рвались, рвались, рвались, паутинно-тонкие, серебристые нити. Лес стремительно увядал, блек, уходила, рассеивалась туманом его цветущая роскошь.
Призраки с протяжным торжествующим стоном уходили ввысь, в холодное небо.
Шон заворочался на холме, приходя в себя. Открыл глаза и уперся взглядом на стоящих перед холмом.
— Ааа! — завопил он, подбираясь. — Ведьма! Ведьма!
Блейз приложил его по темечку. Шон обмяк.
— Уж прости, парень, — извиняющимся тоном проговорил Блейз. — Полежи еще немножко.
Мирддин сидел на крыльце и чистил грибы. В принципе, не такое и плохое это занятие. Медитативное. После Каэр-Динен всегда так и тянет... помедитировать.
(Каэр при виде «подарочка» усмехнулась половиной рта — ты опять?
Это не я, сказал Мирддин. Это Блейз.
Каэр только хмыкнула.
Мирддин некоторое время постоял, глядя, как она раздает указания. Холодный морской ветер обрывал лепестки с арок. Фир болг выворачивалась, пытаясь их поймать. У нее не получалось.
Я обещал, что будут розы, сказал Мирддин. Надо же было как-то... мотивировать.
Каэр сняла соцветие с ближайшей арки и протянула фир болг. Та сжала разлохмаченный цветок в кулаке и не выпустила, даже погружаясь в капсулу для «холодного сна». Ей нужна программа реабилитации, пояснила Каэр. На все это требуется время. Пусть пока побудет так.
Ясно, сказал Мирддин. Что он, собственно, еще мог сказать).
Скрипнула калитка.
— А, Шон! Заходи, заходи! — замахал рукой Блейз.
Шон затряс головой:
— Да я так... это... от матери передать...
Блейз сделал круглые глаза:
— Что, опять? Да мне вашими стараниями еды на пять лет вперед хватит! Мне уже ваши варенья-соленья ставить некуда!
— Не... это она вот ему, — Шон мотнул в сторону Мирддина головой.
— Так ему и передай! — весело отозвался Блейз и скрылся на кухне. Оттуда энергично шкворчало и тянуло жареным.
Мирддин вздохнул, отложил ножик и принялся снимать перчатки. Шон ошалело на них уставился. Не принято было тут чистить грибы в перчатках. Ну, что поделать.
— Ну, давай, — он протянул руку.
Шон вдруг ухмыльнулся:
— А это, мать говорит, белоручке. А то зима скоро, ухи отморозит.
— Спасибо, — автоматически ответил Мирддин, принимая пакет. К местной манере выражаться все-таки следовало привыкнуть.
В пакете была бодренькая оранжевая шапочка. С помпоном.
Мирддин стоял над блейзовским мотоциклом, весь в машинном масле, и разглядывал конструкцию. Любопытство пересилило здравый смысл, и последние пару дней он провел, копаясь в этом конструкторе и выясняя, что да как.
Все-таки это была вещь. Было в ней какое-то варварское, доисторическое величие примитивного вида, давно обреченного эволюцией на вымирание, но все-таки сохранившегося. Невозможно было не любоваться.
В распахнутые ворота заглянул проходивший мимо Шон.
— Маслопровод барахлит? — спросил он со знанием дела.
— Ага, подкрутил маленько, — откликнулся Мирддин.
— У «Кормаков» всегда так. Или маслопровод, или еще что. Зато если руки откуда надо растут, цены им нет. Не какая-нибудь дрянь хлипкая, вроде «Дагенов»... Тебя, кстати, как звать-то?
— Эмрис я, — сказал Мирддин, не отрывая взгляда от двигателя.
