— Мирддин не хочет. Но он просто не понимает...
Эльфин поднял взгляд от документов.
— Керидвен. Если хочешь собаку — то, конечно, заведи. Но не привязывай к этому Мирддина.
— Полезно учиться отвечать за живое существо!
Эльфин поднял брови:
— Ты считаешь, что он у нас... эээ... безответственный?
— Нет, — вынуждена была признать Керидвен. — Но надо уже учиться общаться не только с механизмами.
Эльфин пожал плечами:
— А почему нет?
— Потому что однажды он столкнется с тем, что не все можно просчитать и запрограммировать! И лучше бы ему к этому времени уже иметь представление о таких вещах!
Эльфин покачал головой.
— Если ты сейчас навяжешь ему собаку, он стиснет зубы и будет за ней ухаживать. Скорее всего, эффективно. И, конечно, научится с ней обращаться, но счастлив не будет. А ты же знаешь, — голос его сделался мягче, — что в конечном итоге идет в счет.
Мирддин провел то лето, моделируя с нуля механических стрекоз и пытаясь прописать им протокол, позволяющий не врезаться в стенки. В качестве побочного эффекта он получил запись разговора с чипа одной из них и просмотрел его со смешанными чувствами. Ну разумеется, он знал, что все нельзя запрограммировать. Именно поэтому стрекозы ему и нравились. Они были предсказуемы, с ними было просто, и они не были живые — значит, их можно было не бояться повредить по ошибке или по невниманию.
В итоге Керидвен завела «Чарлика», а Мирддину в качестве компромисса между родителями привезли этот аквариум. Он пожал плечами и обложился материалами. У него ушел месяц, чтобы добиться полного баланса в экосистеме, после чего к аквариуму можно было больше не подходить. Затем он наглухо задраил крышку и вернулся к механическим стрекозам обратно.
В принципе, Чарлик в итоге оказался очень хорошей идеей. Керидвен перенесла часть своей тискательно-воспитательской энергии на щенка, который встречал ее со значительно большим энтузиазмом, чем когда-либо мог отыскать в себе Мирддин).
Это была хорошая комната, но сейчас ему было в ней неуютно. Будто, находясь в ней, он лгал самим этим фактом — потому что того Мирддина, который жил в ней, уже не было. Сохранились его жесты, его повадки, его предпочтения, его память — а самого его уже не было. И ему неловко было перед Керидвен тем, что он, не желая того, лжет ей своим присутствием. Неумением объяснить, что и как поменялось.
Мирддин вздохнул. Может быть, Эльфин смог бы. Но Эльфин, скорее всего, не стал бы.
Он достал комм, вложил в разъем бусину памяти. Прикусил губу, сделал паузу, прежде чем заговорить, и начал диктовать:
— Привет. Это я. Я оставляю тебе это сообщение, потому что больше, кажется, некому.
Скорее всего, придет время и тебе захочется забыть. Или сделать вид, что все не так серьезно. Или сказать себе, что это не считается. Я тебя понимаю.
Но я записываю это по свежим следам, чтобы напомнить.
Да, это Жажда.
Да, она всегда бьет по самому уязвимому месту. Нет, тебе не удастся сохранить ничего.
Ни верности тому, что ты считаешь важным. Ни достоинства. Ни представления о себе. Ни представления о мире.
Да, один ты не справишься.
Он вздохнул, поставил на запись на паузу и потер лоб. Включил снова.
— Я не знаю, с чем ты столкнешься. Но... тебе удалось это пережить. Я надеюсь, тебе удастся это сделать снова.
Это говорю тебе я, Мирддин. Надеюсь, когда ты получишь это сообщение, между нами накопится не столько отличий, чтобы ты совсем меня не услышал.
Он закончил запись, ввел указания и вытряхнул кристалл из комма. Стеклянный шарик выкатился на ладонь, отбросив бледный синеватый блик. Мирддин открыл крышку аквариума и бросил его в прозрачную воду. Тот ушел на дно почти без всплеска, сразу же затерявшись среди песка и раковин.
Придет время — кристалл проснется и перешлет ему это сообщение обратно. Может быть, оно пригодится.
Мирддин не был в этом уверен. Но попробовать стоило.
Он только успел задраить аквариум, как дверь рывком распахнулась и ворвалась Керидвен. Села на постель, подвернув под себя колено, и спросила:
— Ты ее любишь?
— Что?
— Нимуэ. Ты ее любишь?
Мирддин опять медленно, медленно выдохнул. Такие разговоры были неизбежны, и через них всегда приходилось продираться, как через заросли терновника, оставляя клочья на ветках. Даже когда они пользовались одними и те же словами, у него было чувство, что он отвечает наугад, и он никогда не был уверен до конца, что понят верно.
— Нимуэ — мой Предстоящий. Я — ее Предстоящий, — терпеливо объяснил он. — Ты же видела ментограммы.
Керидвен отчетливо подавила желание прикрыть лицо ладонью.
— Что между вами еще, кроме Предстояния?
— Что может быть важнее Предстояния?
— Мирддин, — терпеливо произнесла Керидвен. — Что происходит между рождением и смертью?
— Подготовка, — уверенно ответил он.
Керидвен покачала головой.
— Мирддин, люди не рассматривают жизнь как подготовку к смерти. Люди заводят семью, строят дом, находят себе дело. Живут. Ты понимаешь?
Мирддин пожал плечами. Он уже выучил, что отличается от людей. Это не был повод менять расстановку приоритетов.
Керидвен помолчала и попробовала зайти с другого конца:
— Но у тебя все хорошо?
Мирддин задумался. Было шедшее ровным фоном острое, на грани выносимого, ощущение драгоценности и осмысленности происходящего, которое захлестывало до полной неспособности мыслить словами, стоило ослабить волю. И было чувство сосредоточения, как при подборе музыки на слух, только он сам был и музыкой, и инструментом. Гармония уже существовала, нужно было только верно попадать собой в нее. Слово «хорошо» не отражало сути. Мирддин хотел было попытаться объяснить, но потом вспомнил, как принято было отвечать в Кармартене.
— Да ваще нормально все! — сказал он и добавил ухмылку для верности.
Керидвен засмеялась:
— Ну, вот и ладно. Пойду я Чарлика прогуляю, пора уже.
В дверь просунулся огромный черный нос. Груда меха протиснулась в дверь, громко сопя и умильно виляя хвостом-обрубком. Керидвен даже не пришлось наклоняться, чтобы схватить его за уши и начать вертеть в разные стороны.
— Ууу, морда! Что, заждался? Ну, пошли уже!
Мирддин проводил их взглядом. Он впервые подумал, что на благополучном, обустроенном Авалоне, в роскошном по человеческим меркам доме матери могло чего-то не хватать. Чего-то, чего не мог ей дать ни он, ни Эльфин.
Зажужжал комм. Это был отец.
