— Существует такая мера, как общественное порицание.
— И в чем же оно выражается?
— В побивании камнями, как правило. С женщинами всегда какие-то проблемы. То одна вздумает румяниться, то другая носить каблуки, то изобретет длиннополое платье, чтоб скрывать свои дубоватые ноги... Разумеется, таких горожане предают смертной казни.
— Нда? И какова же твоя позиция как верховного божества по этому вопросу?
— Солнцеликий милостив. Смертные приговоры в Городе Солнца не приводятся в исполнение, пока сам приговоренный с ним не согласится. Смертная казнь происходит через побиение камнями. Дабы не осквернять город Солнца наличием палачей, казнь приводится в исполнение самими жителями города. Одновременно они возносят молитвы божеству и возносят рыдания о том, что им приходится отсекать с государственного древа гнилой побег. Впрочем, если кто желает покончить с жизнью сам, ему предоставляются все возможности для самосожжения.
— Знаешь, Мэлгон, — задумчиво сказал Эльфин. — Я должен принести тебе свои извинения. Когда ты сказал, что устройство твоего города меня поразит, я не поверил, и зря. Ты определенно превзошел самого себя.
Мэлгон самодовольно усмехнулся.
— Я знал, что ты оценишь.
— О, — протянул Эльфин. — Я оценил, не сомневайся.
Они прошли через гулкий храм с колоннами, хорами и алтарем и поднялись этажом выше, к галерее, опоясывающей купол по внешней стороне.
Мэлгон распахнул перед Эльфином дверь в довольно просторную комнату с высоким стрельчатым окном. Город отсюда был виден как на ладони.
— Это одна из келий вокруг храма, где живут священники и подвижники Солнцеликого. Аскетично, конечно, но правитель должен подавать пример своим подданным. Надеюсь, тебя это не смутит.
— Нисколько. Будь тут доска и кости, я бы даже предложил тебе сыграть партию. Как в старые добрые времена.
— Я бы даже согласился, — вздохнул Мэлгон. — Но фидхелл, шахматы, камушки и прочие сидячие игры у нас под запретом. Это неполезно. Но ты попал очень удачно — завтра финал больших состязаний, приуроченный к ежегодному празднеству. Ты сможешь увидеть цвет города во всей красе.
— Жду не дождусь, — ответил Эльфин.
Трон Солнцеликого был установлен у дверей храма. По правую руку поставили кресло для Эльфина. Рядом располагалась свита Мэлгона, так называемые соправители — Пон, Син, Мор и Рин. Они старательно не обращали на Эльфина внимания. Эльфин следил за ними краем глаза, но не слишком внимательно — между ними и Эльфином, конечно, не было слова о ненападении, но проблемы они бы не представляли и все вместе. Эльфин отлично знал эту породу — от них можно было не ждать подвоха. У приспешников Мэлгона всегда страдала инициатива.
Перед храмом огородили место для состязаний. Вокруг теснилась праздничная толпа. От любой другой толпы она отличалась только, пожалуй, одинаковостью и однотонностью одежды. Эльфин вгляделся.
Это было все равно, что вглядываться в песок на пляже — если ты не можешь найти различий, значит, ты недостаточно внимателен. Они отличались — прядью, как бы невзначай выпущенной из уставной косы, случайной складкой на уставной одежде, мимикой, статью, осанкой, походкой, и чем больше старались походить друг на друга, тем больше бросались в глаза самые мелкие различия — прежде всего, им самим.
Мэлгон скользнул взглядом поверх голов и удовлетворенно улыбнулся. В его глазах мелькнуло предвкушение.
— Победивший в состязаниях, — пояснил он, — получает титул Сына Солнца и удостаивается чести во имя спасения своей родины и всех ее жителей принести себя в жертву Солнцу.
— То есть тебе, — уточнил Эльфин.
Мэлгон кивнул:
— То есть мне.
Эльфин пошевелил в воздухе пальцами:
— Где-то я уже встречал нечто подобное.
Мэлгон улыбнулся:
— Рабочую схему всегда приятно позаимствовать. О Едином можно многое сказать, но в изощренности ума ему не откажешь.
— Какой вопиющий антропоморфизм в трактовке, — хмыкнул Эльфин. — Не ожидал от тебя такого.
Мэлгон поднял бровь:
— Скажешь, что я не прав?
Эльфин улыбнулся уголками губ:
— Скажу, что я не теоретик.
Прозвенел гонг.
Хор затянул гимн.
Славься, славься, Солнцеликий,
Славься, славься, Справедливый,
Славься, славься, Милосердный...
— Не надоедает? — вполголоса спросил Эльфин минуте этак на десятой.
Мэлгон поморщился.
— Я этим наслаждаюсь не больше, чем ты. Ритуалы необходимы. Они очищают сознание людей и подготавливают их к происходящему.
— Понятно, — сказал Эльфин.
Празднество было похоже на все остальные такие празднества — состязания в метании копий и стрельбе из лука перемежались тщательно отрепетированными танцами, чтение од, восхвалявших город Солнца — опять состязаниями в борьбе и беге. Прекрасные женщины под грохот барабанов и пение труб венчали лаврами победителей. С каждым кругом их становилось все меньше и меньше. Когда солнце достигло зенита, остался только один.
Победитель вышел вперед. Он был совсем молод, даже для человека, с правильными чертами лица, с серьезным и вдумчивым выражением, с еще сбитым дыханием после борьбы и бега.
У широких ступеней храма он остановился на миг, чтобы сделать глубокий вдох. Чуть ссутулились еще блестящие от пота плечи, чуть сошлись широкие брови, чуть застыл взгляд, фокусируясь на чем-то за пределами видимого.
Нет мудрей и прекрасней моей жены и нет бардов, равных моему сыну.
Слова прокатились по всей площади — не как сказанные вслух, а как мысль, мгновенно вспыхнувшая у каждого в мозгу.
Мэлгон бросил на Эльфина гневный взор.
— Простите, — кротко произнес Эльфин. — Вырвалось.
Конечно, ему показалось. Просто показалось. Но это уже не имело значения.
Юноша поднялся по ступеням и остановился перед троном.
— Как твое имя, о достойнейший? — спросил Мэлгон.
— Я — Гвальхмаи, — ответил тот.
— Желаешь ли ты принести себя в жертву Солнцу во имя своих сограждан? — спросил Мэлгон.
— Да, — твердо ответил Гвальхмаи. — Желаю.
— Да будет так.
Гвальхмаи преклонил колено, склонил голову и протянул руки вверх, вкладывая их в ладони Солнцеликого.
— Стань же, Истинный Сын Солнца, блеском в его короне, копьем в его руке, светом его пламени! — провозгласил Мэлгон.
Все затаили дыхание, ожидая, когда юноша рассыплется ворохом искр.
