— Я с тобой, — сказала Нимуэ, выключая программу.
— Ты уверена? Мне казалось, что умирающих людей с тебя в прошлый раз хватило.
— Уверена. Во-первых, я хочу посмотреть, как с этим разбираются профессионалы и понять, что я делала не так. А, во-вторых, мне интересно.
Сюрпризы начались немедленно по прибытию — в нужной палате, рядом с обещанной капсулой их ожидала женщина в зеленом платье и рыжими косами, уложенными вокруг головы.
— Помона, — Нимуэ поджала губы.
— Нимуэ, — женщина приветствовала ее кивком.
— Что ты вообще тут делаешь?
Помона слегка поморщилась:
— Вран был так добр, что подыскал мне место. Кроме того, тут прекрасные биолаборатории... и стражи на каждом углу. Полагаю, что последний фактор был решающим.
— Полагаю, что так.
— Все это хорошо, — вклинился Мирддин, — но я по прибытии общался с Эурон. Причем тут ты?
Помона усмехнулась:
Ну конечно, Каэр-Динен кишит специалистами по человеческим самоубийцам, и все они так и рвутся заниматься такой интересной темой.
— Он себя не убивал, — сказал Мирддин. — Его немного придушили, и потом его еще пришибло складывающимся локусом.
— Это не так важно. Важно, что он не хочет жить.
Мирддин задумчиво посмотрел на возвышающуюся посреди палаты капсулу. За прозрачным пластиком покоился Гвальхмаи, очень похожий на статую самого себя, строгую и бесстрастную. Мирддин мимолетно подумал, что паренек приблизился к своему идеалу настолько близко, насколько возможно: сама безупречность, эталонный выставочно-музейный экземпляр. Причем даже в витрине.
Помона щелкнула пальцами, над капсулой в воздухе всплыла разноцветная схема.
Принципиальная разница между нами и людьми заключается в том, что их тела — не производная от их личности, а во многом наоборот. Органика, с которой они рождаются, определяет характер как минимум наполовину, и именно тело выступает у людей интерфейсом, через который они взаимодействуют с реальностью. Они не взаимодействуют с миром напрямую. Каждый человек создает модель мира внутри себя на основе сигналов, регистрируемых извне телом. Это дает двоякий эффект — с одной стороны, человек гораздо меньше связан своими решениями, их эффект может быть отсрочен, слова и клятвы человека не имеют над человеком силы физического закона, и так далее. За счет этого человек может существовать в условиях гораздо большего искажения, нежели мы: в тело встроен ряд автоматических систем защиты. С другой стороны, именно за счет этих систем человек питает иллюзии на счет себя и окружающих.
Когда человек расстается с телом, дух его начинает воздействовать с миром напрямую. Все фрагменты в модели мира, которые не соответствуют реальности, выгорают. Это чрезвычайно травматический процесс, если верить человеческому фольклору.
— Геенна огненная, — сказал Мирддин.
Помона покосилась на него:
— Именно. И вот тут у меня для тебя плохие новости, — она указала на золотистую голограмму над капсулой, повторяющую силуэт лежащего. — Дух тебе каким-то образом удалось вытащить из Аннуина, что очень странно, — Помона повела рукой. Под золотистой голограммой появилась красная. — Тело мы восстановили, это было, в принципе, несложно. А вот с душой проблемы.
Помона повела ладонью, на пересечении золотого и красного слоя возник оранжевый. Помона развернула проекцию. Картинка выглядела удручающе. Мирддин подумал, что как-то так, наверное, выглядел бы ракетный двигатель, если бы кого-то угораздило сделать половину деталей из папье-маше, а потом зачем-то его запустить.
— У него выжжено все, — сказала Помона. — Ни одной действующей связи, которая бы соединяла его с миром. То, что шло от него, было вполне доброкачественное, но упиралось в иллюзии, поэтому связи не образовалось. Все, что шло к нему, шло не лично к нему, а к нему, как к функции. Поэтому связи не образовалось тоже. А когда он это осознал — он перестал хотеть жить.
— И какой прогноз? — мрачно спросил Мирддин.
Помона хмыкнула.
— У тебя есть под рукой святой, способный организовать нисхождение благодати?
Мирддин подумал про Блейза. Про него, конечно, ходили слухи, но, во-первых, сам Блейз их упорно отрицал, а, во-вторых, в любом случае, благодать не магия — в таких делах никогда нельзя знать наверняка.
— Нет, — ответил он.
— Ну, значит, у этого бедолаги есть только один вариант – заращивать дыры самостоятельно. Это будет долго, мучительно, очень трудно и на это уйдет вся его недолгая человеческая жизнь. А в процессе он будет цепляться этими своими дырами за всех окружающих и провоцировать дальнейшие беды и разрушения. Зачем он тебе вообще сдался, кстати?
Мирддин скрестил руки на груди.
— Допустим, у меня в детстве щеночка не было, и я теперь наверстываю.
— Если уж он тебе так дорог, я бы предложила полностью затереть личность и начать строить все заново с нуля. Но это лет пятнадцать минимум.
Мирддин поперхнулся.
— Ничего себе метод.
— Самый простой и милосердный способ о нем позаботиться, — сказала Помона, — это просто отключить аппаратуру, снять печати и позволить Единому самому с ним разобраться.
Мирддин скривился и уставился на капсулу. У него мелькнуло нехорошее ощущение, что Единый уже нашел способ разобраться со злосчастным Гвальхмаи, и что этим способом является как раз он, Мирддин.
Он отогнал эту мысль как параноидальную.
— Не могу сказать, что я высокого мнения о людях, — сказала Помона, — но этот человек — отдельное существо, и заставлять его жить и мучиться из-за того, что ты хочешь почувствовать себя благодетелем...
Бац! За спиной Помоны с грохотом взорвалась ваза с цветами, осыпав всех брызгами, осколками стекла и ошметками зелени.
— Мы его забираем, — заявила Нимуэ, развернулась и вылетела в коридор.
Мирддин стряхнул с плеча стебель и чуть развел руками:
— Мы его забираем. Оформи все, пожалуйста.
Нимуэ он нашел у фонтана в холле — она, мрачно прикусив ноготь, смотрела на танцующую воду. Под ее взглядом струи изгибались и дрожали, как линии кардиограммы.
— Что это было? — спросил Мирддин.
Нимуэ вскинула голову. Ноздри у нее трепетали.
— Рассуждения Помоны о «жить и мучиться» я уже слушала. И мне не понравилось.
Мирддин присел на бортик фонтана рядом:
— И что ты предлагаешь?
— Раскупорить его и спросить словами. Если он не захочет жить — пусть кончает с собой сам. Если захочет — отправишь его обратно к диким племенам, или откуда ты там его вытащил.
Мирддин подумал, что ни Гвальхмаи, ни остатки выживших не будут от этого сильно счастливы, но альтернативы он тоже не видел.
