— Гнев — это хорошо, — ответил неуловимо знакомый голос. — На гневе можно что-то делать. А я открываю глаза, смотрю в стену... И не напьешься даже. За упокой надежд, — раздался невеселый смешок.
Отец кашлянул.
— Мы, по крайней мере, попытались.
— Да. Попытка была хорошая. Спасибо, Вран.
Зарница высветила говорящих. Нимуэ чуть слышно ахнула, узнав Эльфина.
Эльфин мгновенно обернулся на звук. Сверкнули, сжимаясь в полоску, зрачки — и распустились обратно.
Эльфин грустно улыбнулся Нимуэ уголками губ, приложил руку к груди, очень медленно поклонился, набрал код на портале — и исчез.
Вран развернулся к дочери. Верхняя пуговица на воротнике у него была расстегнута и рукава закатаны — один на две третьих, а второй до локтя.
— Есть вопросы по подслушанному? — тяжело спросил он.
— О ком вы говорили? — спросила Нимуэ.
Взгляд отца сделался еще тяжелее.
— Например, о тебе. Лучшим вариантом для тебя является «холодный сон». Ненадолго. Лет на двести.
Невысказанное повисло в воздухе — люди не живут столько. Она закроет глаза и откроет их, и за это время Мирддин Эмрис исчезнет с лица земли. Следовательно, исчезнет и искушение. Можно будет начать все заново...
— Нет, — сказала Нимуэ.
Нельзя брать чужое; но память, память об Аннуине была ее собственная.
Ее целью было не бежать от Аннуина. Ее целью было туда вернуться.
Вран схватил ее за плечо. Нимуэ не успела понять, как они очутились в отцовском кабинете.
Вокруг был беспорядок. Над ровным языком пламени, выходившем из стола, плавала в воздухе забытая чаша. Жидкость была красного цвета. Или нет.
Вран плеснул в колбу воды и поднес к языкам пламени. Вода забурлила. Вран взял с полноса прозрачный кристалл и бросил в нее. Кристалл булькнул, погружаясь в жидкость, закружился в водоворотце — и растворился без остатка. Вран поднял колбу на вытянутой руке и вылил жидкость в широкую чашу. Пошел пар.
— Вот что случится с тобой в Аннуине без Предстоящего.
Нимуэ прикрыла веки.
Аннуин.
Аннуин, Аннуин, Аннуин, великая гармония. Громокипящая симфония. Вода и соль.
— Непадшие могут ходить в Аннуине без него, — сказала она.
— У Непадших нет свободы воли, — резко сказал Вран. — За них все решает Единый. Они вольны в своем выборе не больше, чем вода вольна решить, закипать ей или нет, когда я поднесу к огню колбу. Ты этого хочешь? — яростно спросил он. -Ты, моя дочь — и хочешь отдать кому-то свободу решений?!
Голос у него был низкий, как дальний раскат грома. В детстве она считала секунды от молнии до звука, чтобы определить расстояние до центра грозы. Раз. Два. Три. Четыре...
От широкой и плоской чаши шел пар. Где-то там, в воде, существовал растворившийся кристалл соли. Если выпарить воду над огнем, соль останется — мелкие, мелкие кристаллы, похожие на пыль.
— Ты прав, отец, — сказала Нимуэ. — Я — твоя дочь. Я никому не отдам свободу решений. Даже тебе.
Она повернулась и вышла, не чуя под собой ног.
Комната плыла и раскачивалась на невидимых волнах. Уши заложило, как бывает при перепаде высоты.
Лестница уходила вниз спиралью. Нимуэ спустилась, сосчитав ступени — триста, и тридцать, и три.
Молнии вокруг башни били вниз почти вертикально, и каждый удар высвечивал оранжевые узоры печатей в высоком небе.
Мать стояла у арки портала, держа на отлете маленькую белую чашу, молнии вокруг стягивались в нее и гасли, не достигая земли.
Вокруг нее неподвижной колонной, упирающейся в тучи, стояло спокойствие.
Мать обняла ее свободной рукой и поцеловала в лоб. Нимуэ почувствовала, что дрожит.
— Чего ты хочешь? — спросила мать.
— В Аннуин, — ответила Нимуэ. — Я хочу в Аннуин.
Мать чуть приподняла ее за подбородок и тихо засмеялась. Белые одежды, белые волосы, белая чаша в белой руке вспыхивали и гасли во вспышках молний.
— Ты и правда его дочь. Гораздо больше его, чем моя.
Мать набрала код на портале. Портал ожил. Эйрмид чуть подтолкнула дочь к арке.
Нимуэ шагнула внутрь — и оказалась у озера.
Она обняла ближайшую сосну, села на землю и заплакала.
Потом слезы кончились, и она обнаружила, что сидит в сугробе.
Тогда она встала, сделала пометку, что тепло и холод попали в одну категорию с цветом, и пошла искать дом, в котором жила.
Озеро было завалено снегом, но снег покрывал толстый слой наста, и наст держал ее. Даже следов на нем почти не оставалась.
Нимуэ взошла по засыпанным ступеням и приложила ладонь к двери. Дверь скользнула в сторону. Внутри зажегся свет.
Нимуэ шагнула внутрь, и дверь захлопнулась.
Ей казалось, что с озера попасть в Аннуин будет легче — но оказалось, что это не так.
Она попыталась.
Ничего не произошло.
Ни на первый раз, ни на второй, ни на пятый.
В конце концов она позвонила Энгусу.
— Я не могу выйти в Аннуин.
Энгус пожал плечами.
— Разумеется, не можешь. Аннуин — это все одиннадцать измерений. Включая наши пять. Пока не освоишься с ними — от шести остальных тебе толку не будет.
Нимуэ поблагодарила его за совет и отключилась.
Сказанное значило много разных вещей.
Например, что ссора с Враном была на пустом месте, потому что, по большому счету, поступить вопреки его воле у нее не вышло физически. Пока.
Отказываться от своего намерения Нимуэ не собиралась. Как и возвращаться обратно. Вран слишком много для нее значил, противостоять его неодобрению в непосредственной близости было бы слишком сложно. Кроме того, она не была уверена, что Вран будет с ней разговаривать до тех пор, пока она не признает себя неправой, а неправой она себя не считала. Мать только усмехнулась, нажала несколько кнопок на пульте (затрещали помехи) и сообщила, что Вран перехватывает их разговоры, но, разумеется, делает вид, что ему даже в голову такая мысль не приходила. Нимуэ только кивнула — она предполагала что-то подобное. «Нам всем просто нужно немного времени», — сказала мать.
Что-что, а время у них было.
Но почему-то это не приносило утешения.
Вокруг озера стояла ватная тишина, как в хрустальном шаре, где белые хлопья вечно осыпаются на игрушечный дом, игрушечную крышу и игрушечного снеговика у порога.
Все вокруг казалось таким же ненастоящим.
Пол был серый. Потолок был серый. Стены были серые.
