Ничего необычного в этой прифронтовой картинке не было, но Саша Титоренко не зря слыл классным разведчиком. Он сразу отметил, что часть его инвалидной команды, или, как оговорился начштаба полка, «команды выздоравливающих», хотя и была одета в армейскую форму не первой свежести, однако имела обмундирование, в основном еще ни разу не стиранное. Не заметил лейтенант и солдатских ботинок с неудобными обмотками. На многих были не новые, но добротные сапоги и, пожалуй, самым странным было наличие автоматического оружия.
В связи с острой нехваткой в действующих подразделениях не только автоматов, но и обыкновенных мосинских трехлинеек, по армии было отдано строжайшее распоряжение: изымать у ездовых и всяких других обозников любые виды вооружения – в обозах разрешалось иметь одну винтовку на пять подвод. Вместе с тем из одного санитарного фургона торчал ствол немецкого пулемета МГ-34, а на открытых повозках среди нехитрого солдатского скарба и под тряпьем, в сене угадывались два автомата: отечественный ППД и германский МП.
Лейтенанта, видимо, не только с нетерпением ждали, но и знали в лицо. Как только он, прихрамывая, подошел к санитарному обозу, ему навстречу из крытой повозки выскочил крепкий широкоплечий красноармеец с тремя треугольниками на петлицах и сержантской полевой сумкой на узком ремешке через плечо.
По особому армейскому шику, с каким сержант отдал честь, кинув к пилотке сначала кулак, а потом, уже у виска, развернув его в ладонь, Титоренко понял, что имеет дело с кадровым военнослужащим:
– Старший по команде сержант Васин.
Титоренко тоже козырнул. Сержант открыл кирзовый клапан своей сумки, выхватил конверт из грубой оберточной бумаги и протянул его лейтенанту:
– Приказано передать.
Титоренко взял конверт и небрежно извлек из кармана галифе складной трофейный нож. Тихо, по-змеиному, пискнуло узкое выкидное лезвие, и лейтенант одним точным движением вспорол бумагу:
– Кто приказал?
– Начальник особого отдела, – сказал сержант и с восхищением посмотрел на зеркально сверкнувшее лезвие ножа. – По прочтении приказано сжечь, – добавил он.
Вскрыв конверт и на ходу вынимая его содержимое, лейтенант подошел к одной из повозок, присел на краешек и углубился в чтение.
Васин подошел следом и с нетерпением ждал приказаний, переминаясь с ноги на ногу.
Титоренко дважды перечитал весьма объемный текст, потом достал из кармана зажигалку и поджег сначала конверт, а после остальные бумаги. Задумчиво покачав головой, он уже осмысленным, понимающим взглядом окинул повозки и стоящих рядом с ними бойцов. Когда бумаги превратились в пепел, он растоптал его и повернулся к сержанту:
– Ну, сержант, двинули. Как я понял, объяснять тебе ничего не надо. Объяснимся за Днепром.
Васин несколько секунд всматривался в лицо лейтенанта, словно убеждаясь в том, что командир полностью уяснил свою задачу, и сорвался с места, как застоявшаяся лошадь.
4. 30 километров восточнее Борисова. Июль 1941 года. Генерал Гудериан…
Командующий 2 й танковой группой генерал-полковник Гейнц Гудериан, отогнав свой командирский танк на полянку рядом с проселочной дорогой, пропускал мимо колонну 18 й танковой дивизии 47 го танкового корпуса. Командиру дивизии генералу Нерингу он только что поставил задачу овладеть районом Коханова западнее Орши и, учитывая крайнюю усталость ведущих непрерывные бои войск, передал ему в оперативное подчинение боевую группу генерала Штрейха, образованную из истребителей танков и разведчиков. Гудериан уехал из штаба дивизии с тяжелым сердцем: корпус находился в трудном положении и нуждался в поддержке, а ведь именно 17 ю и 18 ю дивизии корпуса после разгрома противника у Сенно хотел он повернуть на юго-восток к Днепру. Гудериан стоял в башне танка, опираясь руками о теплую сталь створок командирского люка, и задумчиво разглядывал проходившую технику.
Танки сорок первого года! Грозные боевые машины, выкрашенные в черный цвет, с кричащими белыми крестами на башнях, с огромными, как на афишах, номерами. В дополнение к этому на всех танках 2 й танковой группы ярко выделялась белая литера «G» – первая буква фамилии генерал-полковника Гудериана.
Всматриваясь в проходившую колонну, ощущая невольную гордость за грохочущие в едкой пыли стальные громадины, Гудериан не знал и даже не подозревал, что совсем скоро эти же танки, да и не только эти, а все другие, и Т-II, и Т-III, и Т-IV, и взятые в боях чехословацкие машины заводов «Шкода», и французские «Шнейдер-Крезо», «Рено», и даже захваченные в Польше танкетки английских заводов «Карден-Лойд» – все без исключения будут с немецкой тщательностью камуфлироваться то под цвета жаркого русского лета, то под цвет бесконечных русских зимних полей.
Пропустив колонну, Гудериан подождал, пока улеглась поднятая танковыми гусеницами пыль, и приказал следовать к месту дислокации группы боевого охранения полковника Узингера, где разведывательный батальон 29 й мотодивизии установил связь со штабом дивизии СС «Рейх», сосредоточивающейся на участке предмостного укрепления русских. Гудериан, при всей своей маниакальной приверженности к танкам, считая их главным инструментом современной войны, знал, что основная ударная сила немецкой танковой дивизии – мотопехота. Вместе с тем, по данным воздушной разведки, русские накапливают свежие силы в треугольнике Смоленск – Орша – Могилев и ждать выхода на исходные позиции к Днепру отставшей пехоты было опасно: это грозит потерей времени, а время на сей раз было на стороне противника. Риск имелся в любом случае: форсировать Днепр только танковыми подразделениями при опасном отсутствии пехоты или стоять на исходных рубежах в ее ожидании, давая время противнику перегруппироваться и подготовиться к обороне.
Между тем кампания на Востоке – это не фланговый бросок фельдмаршала Бока через Бельгию во Францию, и даже не бои в Польше. Русские обороняются не с отчаянием обреченных, а с фанатичным упорством солдат, уверенных в своей конечной победе. Окруженная под Белостоком группировка противника дерется с таким ожесточением и с такой яростью контратакует, прорываясь на восток, что командование 4 й армии решило не ослаблять войска, осуществляющие окружение. В связи с этим Гудериану пришлось смириться с тем, что фельдмаршал фон Клюге отменил его приказ о выступлении 17 й танковой дивизии к Борисову.
Тепла в отношения Гудериана с фельдмаршалом это не прибавило. Получилась некрасивая картина. Гудериан как командующий 2 й танковой группой отдал приказ сдерживать Белостокскую группировку противника минимальными силами, бросив основную массу войск на преследование русских, отступавших через Березину и Днепр, а фельдмаршал фон Клюге приказал всем участвующим в окружении частям закрепиться на своих позициях вокруг Белостока и ждать дальнейших распоряжений командования 4 й армии.
Все это означало одно: пехотные дивизии основательно завязнут в длительных боях, а если и подойдут к ожидаемым срокам, то будут обескровлены и значительно потеряют свою пробивную силу.
Гудериан поморщился, припомнив, с каким едва прикрытым раздражением разговаривает с ним в последнее время командующий 4 й полевой армией фон Клюге. Конечно, личное покровительство самого фюрера раздражало не только Клюге – его не могут терпеть и командующий группой армий «Центр» фельдмаршал фон Бок, и начальник генерального штаба генерал-полковник Гальдер. Все они готовы подставить ему подножку в случае неудачи…
