Про рыночные отношения до 87-го года в руководстве страны вообще разговора нет. Горбачев резко отреагирует на экономические публикации в «Новом мире», где главредом Залыгин. Горбачев скажет:
«Вот Сергей Павлович Залыгин, я его очень уважаю. Но что получается: один за другим вылезают в его журнале то Попкова со своим «господством рынка», то другой, Шмелев, предлагающий нам безработицу. Если Сергей Павлович против социализма, то нам не нужен такой редактор. Все, что укрепляет социализм, ко всему будем прислушиваться. Когда нам пытаются подсунуть вместо социализма капитализм, буржуазную идеологию – это совсем другое».
А потом добавит: «Но я против замены редакторов». И никто Залыгина не снимет.
И вот, несмотря на все это неприятие рыночных отношений, в феврале 87-го года принято решение, позволяющее создавать кооперативы общественного питания, по производству товаров народного потребления и по бытовому обслуживанию. Кооперация, которой с большим успехом и прибылью в ранний НЭП занимался будущий советский премьер Косыгин, через 60 лет, в 87-м году, выглядит совершенной новостью. В кооперативах делают и продают вареные джинсы, кофточки с накладными плечами, в кооперативных магазинах появляется колбаса, в кооперативных ресторанах, по отделке напоминающих бордель, кормят мясом и неплохими пельменями. Но главное, в этих местах другие цены и там зарабатывают другие деньги. Еще нет банков, нет биржи, поэтому кооператоры покупают сырье по госценам, а продают товар – по рыночным. Это дает и руководству кооперативов, и директорам предприятий огромные доходы. И оплата труда работников в кооперативах вдвое выше, чем у основной массы рабочих и служащих.
Через четыре месяца принят Закон СССР о государственном предприятии, дающий хозяйственную свободу предприятиям. Поэтому предприятия вольно обращаются с финансами. На предприятиях созданы советы трудовых коллективов. Они на радостях, ясное дело, принимают решения о повышении зарплат.
Денежные доходы растут бешеными темпами. Товаров под них нет. Деньги идут в сберкассы, государство их изымает и печатает новые деньги во все возрастающих объемах. Денег на руках все больше. Финансовая система летит к черту.
У советских людей невероятное желание делать деньги. После 70 лет советской власти нет никакого представления о том, что деньги совсем необязательно связаны с воровством и использованием госимущества. Но механизмов нет, законов нет, частной собственности нет, а есть желание: быстрее-быстрее и больше. Потому что все знают, что сегодня так, а завтра могут запретить. Другая часть населения уже ненавидит тех, кто занимается предпринимательством, хотя идет и покупает вареные джинсы, и все в них, куда ни глянь. На этом фоне празднуется 70-летие советской власти. Горбачев произносит доклад. Говорит, как не прав был Троцкий и что надо было развенчать троцкизм. И что Зиновьев с Каменевым были не правы вместе с Троцким.
Потом Горбачев говорит, что и Бухарин был не прав. Что все они навязывали дискуссию партии и очень этим мешали быстрому движению вперед.
В 87-м году практически никто в стране не знает ни Троцкого, ни Зиновьева с Каменевым, ни Бухарина. Они стерты еще при Сталине. Их портреты в учебниках замазаны еще до войны. Да и Горбачев вспоминает толком не о них, а об их внутрипартийной дискуссии. И ненавидит их. Потому что сыт по горло своими бесконечными спорами в Политбюро. И получается, что от собственного бессилия хватается за Сталина. И говорит, какая отличная была коллективизация, хотя много народу погибло. Говорит это, хотя знает, в каком дерьме сельское хозяйство. И свое детство в Ставрополье помнит. От работы в колхозе никакого достатка. На приусадебные участки огромные налоги. На каждое фруктовое дерево налог, независимо от урожая, и крестьяне вырубают сады. Убежать из колхоза нельзя, крестьянам паспорта не дают. Чем же это отличается от крепостничества? Думает, что ему, Генеральному секретарю, не на что сейчас закупать для страны хлеб. И все время обсуждают, что надо вводить карточки, и люди в 87-м году хотят жить по карточкам, но их будет нечем отоваривать. И поэтому, противореча предыдущей части доклада, он с трибуны говорит, что в 30-е годы сложилась командно-административная система, которая отразилась на всей общественно-политической и экономической жизни страны. Горбачев переходит к массовым репрессиям, потом, собственно, к Сталину. Горбачев помнит, как его отправили разъяснять решения XX, антисталинского, съезда. Он тогда совершенно не знал, что ему делать, потому что люди отказывались принимать осуждение культа личности. В лучшем случае говорили: «Зачем сор из избы выносить?» Большинство верило, что Сталин о беззаконии не знал. И поэтому с трибуны Горбачев, почти без внешней логики, говорит:
«Иногда утверждают, что Сталин не знал о фактах беззакония. Нет, Сталин знал. И вина Сталина и его окружения перед народом огромна и непростительна».
И что вновь будет работать Комиссия по реабилитации. Больные вопросы истории нельзя замалчивать, нельзя делать вид, будто ничего особенного не произошло.
Уже в начале следующего, 88-го года будет реабилитирован Бухарин, которого Горбачев недавно обвинил в излишней склонности к внутрипартийным дискуссиям. Это нормально. Так же как и то, что на октябрьском Пленуме 87-го года Ельцин открыто вступил в полемику с Горбачевым. Горбачев сам объявил ранее невиданный плюрализм мнений. Поступок Ельцина в духе именно этого плюрализма. Это начало политической конкуренции, начало публичной политики. Это естественный ход истории.
1988
1988-й – третий год перестройки. На этот, третий год выходит наружу, становится очевидным, неприкрытым жесткое противостояние в главном руководящем органе страны – в Политбюро ЦК КПСС.
На высшем партийном уровне главным оппортунистом считается Александр Николаевич Яковлев.
Сам Яковлев по праздникам вместе с остальными членами Политбюро стоит на трибуне Мавзолея. Яковлев вспоминает:
«Член Политбюро, секретарь ЦК, власти – хоть отбавляй. Я даже не помню, что чувствовал, когда, стоя на трибуне Мавзолея, смотрел на колонны людей, на лозунги, зовущие на труд и подвиг во имя партии. Сказать, что торжествовал или радовался, пожалуй, не могу. Любоваться с трибуны на собственный портрет было как-то неловко. Но резкого нравственного отторжения не было. Я не один раз пытался как-то сформулировать свои трибунные чувства, но ничего путного, хотя бы для себя, не получалось».
Именно этот человек, Александр Николаевич Яковлев, со смешанным чувством смотревший на собственные портреты с трибуны Мавзолея, автор идеи гласности, с которой началась новейшая история на территории СССР. Именно он в декабре 85-го года в записке на имя Горбачева изложил собственное представление о том, каким путем должны пойти преобразования в стране. В этой записке – о гласности, о реальных выборах, о независимой судебной системе, о правах человека. Яковлев говорит, что в той записке он писал, что все это приведет к укреплению социализма и партии, хотя понимал, что радикальные изменения приобретут собственную логику и одновластию партии и сталинистскому социализму места точно не останется. Революционный текст о гласности в доклад Горбачева на XXVII съезде напишет Яковлев.
