Из материалов заседания Политбюро 29 февраля 1988 года, в начале армяно-азербайджанского кризиса:
Горбачев:
– Необходима информация, а ее не добьешься – скрывают и те и другие. Все повязаны. Замешаны в этом товарищи из ЦК КП Азербайджана и ЦК КП Армении. Все они знают. Заигрывают они с националистическими настроениями.
Горбачев продолжает:
– Смотрите, что получается: ни разу никто из руководителей республик друг у друга не был, кроме юбилеев, никто в соседнюю республику не ездит, не встречается, не обменивается. Как можно при этом говорить о дружеских связях, интернациональных? Это поразительно.
Горбачев продолжает:
– Может быть, товарищи, провести совещание по вопросу о задачах в области национальной политики? Но не закрываться в бюрократические рамки, пригласить представителей интеллигенции, чтобы разговор был доверительный, в семье нашей. Где еще, как не в ЦК, можно все сказать?
Горбачев продолжает:
– Вот сейчас завершить вот эти события в Азербайджане и Армении. И заняться их причинами. Рассмотреть их.
Вступает Громыко:
– Вы абсолютно правильно сказали. Помните замечания, мимоходом сделанные Лениным? Он считал, что все-таки там есть вопросы. Аенин сказал, что хорошо бы остановить это.
Здесь стоит уточнить: что бы ни говорил Ленин – а он обсуждал карабахский вопрос с Микояном в 19-м году, – дело было очень давно, все последующее время острая проблема не урегулировалась, загонялась вглубь и досталась Горбачеву.
В 88-м году Горбачев на Политбюро скажет: да, мы в какой-то мере, вообще говоря, упустили время.
Начинается использование армии в ходе межнациональных столкновений.
С одной стороны, перестройка внесла позитивные сомнения в возможность применения военной силы в гражданских конфликтах. Поэтому обсуждения на Политбюро в острейший момент армяно-азербайджанской трагедии в январе 90-го года затягиваются на несколько дней. Войскам неоднократно даются приказы, за которыми следует отбой. Но армия все равно используется, и это уже не превентивная, не сдерживающая мера. Поздно.
В этой трагической ситуации обращает на себя внимание незатейливая позиция члена Политбюро Лигачева. Он говорит: «Я вспоминаю далекие, правда, времена, когда были события в Новочеркасске».
Лигачев имеет в виду события в Новочеркасске в 1962 году, когда после повышения цен на продукты рабочие вышли на мирную демонстрацию и были расстреляны. Лигачев, в то время замзав Отделом пропаганды и агитации ЦК КПСС по РСФСР, был тогда в Новочеркасске. Так вот, Лигачев говорит: «Ввели тогда туда дивизию. Подействовало колоссально. Все буквально вмиг закончилось».
В июне 1990 года в Киргизии, в Ошском районе, вблизи границы с Узбекистаном, начинаются кровавые столкновения между киргизами и узбеками. Исходная причина конфликта – стремление получить землю под жилищное строительство. Потому что государство жильем не обеспечивает. Введены армейские части. То есть нерешенность базовых социальных проблем в СССР оборачивается межнациональной яростью и кровью.
Годом раньше, в 1989-м, в Узбекистане – жестокие экстремистские националистические акции с жертвами. Мотивировки элементарные: «У нас безработных много, а земли мало».
11 января 90-го года Горбачев едет в Литву. Перед поездкой Черняев с Шахназаровым убеждают Горбачева: ехать надо не с уговорами, а предложить заключить договор об отношениях Литвы с Советским Союзом. Иначе вообще лучше не ехать. Но большинство Политбюро считает, что лучше оттянуть резкие шаги, авось обойдется.
В Литве Горбачев говорит: «Наше многонациональное государство переживает ответственный период. Суть его – полный и окончательный отказ от сталинской модели федерации, в которой декларировалась федеративность, а насаждалась унитарность. Такова была она, сталинская модель федерации», – говорит Горбачев в ЦК Литвы.
«То, что происходит в Литве, – это тоже поиски, и мы вовсе не считаем их однозначно негативными. То, что здесь делается, идет в русле перестройки».
Это из высказывания Горбачева в Доме печати на встрече с литовской интеллигенцией. Там же Горбачев прямо задает залу вопрос: «Действительно ли Литва хочет отделиться от СССР?» – и получает однозначный ответ: «да».
Горбачев будет спрашивать и у Яковлева, и у Шахназарова, и у Черняева: неужели прибалты действительно хотят уйти, в смысле, уйти из СССР?
Если такие вопросы возникают по поводу Прибалтики, неудивительно, что Горбачев недооценивает ситуацию на Украине. В феврале 88-го Горбачев ездил на Украину. Вернувшись, сказал:
«Есть попытки поставить национальные аспекты с экстремистских позиций. Но пожара не удалось разжечь. И среди кадров, и в народе очень сильны интернационалистские привязанности».
На самом деле на Украине уже полным ходом идет процесс пересмотра собственной истории, вычленение своей национальной истории из прежней, единой советской. Началось все в общем перестроечном русле с реабилитации партийных жертв сталинизма. Затем заговорили о репрессиях украинской интеллигенции. О Голодоморе на Украине. Потом перешли к Пакту Молотова-Риббентропа, к событиям времен войны и после войны. Первоначально все эти вопросы обсуждались в среде интеллигенции. Потом быстро разговор вышел в массовое пространство. Национальная память, в которой многие сюжеты были долго блокированы, становится главным средством борьбы с правящей партией и на западе Украины, и на востоке. В этой ситуации часть партийной номенклатуры быстро ориентируется, осваивает новую национальную позицию и начинает использовать ее в торге с федеральным центром.
На самом деле первым в этом новом историческом направлении двинулся многолетний, опытнейший глава Компартии Украины Щербицкий. Еще в 88-м году Щербицкий высказал претензии украинским историкам, что они «недостаточно энергично» заполняют белые пятна истории. Профильные институты Академии наук Украины начали работу, которая по мере ослабления КПСС и федерального центра приобретала все более национальный характер.
В феврале 1990 года выходит знаковое Постановление ЦК КПУ «О голоде 1932–1933 годов на Украине и публикации связанных с ним архивных материалов».
Признание и исследование этого трагического события на Украине становится знаком ухода от центра. В 90-м году центр уже безвозвратно слаб, поглощен внутренней борьбой в Политбюро. Но раньше, на восходящей траектории перестройки, центр мог бы сделать упреждающий ход. А именно – взять на себя осуждение Голодомора – этого однозначного преступления в отношении миллионов ни в чем не повинных людей. И на Украине, и в России, и в Казахстане. То есть, конечно, надо было бы хорошо думать над упаковкой этого шага, чтобы он не выглядел покушением на основы советской системы. В общем, в центре не сделали на этот счет ничего.
