25 февраля, в годовщину Февральской революции 1917 года, намечена новая демонстрация. Горбачев накануне этой демонстрации на Политбюро говорит:
«Нет, нам надо держаться за партию. И введение президентства – это для усиления позиций партии».
Его поддерживает Рыжков:
«Нельзя не считаться с партией».
И Лигачев одобряет Горбачева:
«Решать без партии ничего нельзя».
Вопреки этому убеждению, 25 февраля 90-го года в Москве – гигантская демонстрация. Глава КГБ Крючков на Политбюро 2 марта будет уверять, что было не более 70-100 тысяч. Крючкову резко возразит глава МВД Бакатин: «Не 70-100 тысяч, как утверждает Крючков, а 250–300 тысяч. А через месяц выйдет и миллион. Сейчас мы просто запугали людей. Со страху многие не пошли на улицу. Поэтому не собрали миллион».
Говоря «мы запугали людей», Бакатин имеет в виду, что в преддверии демонстрации на совещании в ЦК решили блокировать центр Москвы, подкрепить милицию отрядами военных. А кроме того, для отвлечения публики от митингов придумали устроить народные гуляния.
Но Москвой ситуация в стране в начале 90-го года не исчерпывается. Одновременно в феврале в СССР подано 213 заявок на многочисленные митинги. Из них 100 – в РСФСР, в 77 регионах России. Министр внутренних дел Бакатин говорит: «Что стрелять, дубинки, бронетранспортерами давить? Это же массовое явление. Общее недовольство». Горбачев реагирует на Бакатина: «У министра паническое настроение». И тут же сам: «Они уже не просто «Долой Лигачева!» Они уже «Долой всю КПСС», а заодно и КГБ, который всегда был с партией».
Глава КГБ Крючков в 85-м, когда Горбачева избирали Генеральным секретарем, поставил на Горбачева, потому что связал с ним возможность своего карьерного роста, в чем не ошибся.
Крючков эту свою комбинацию выиграл и получил КГБ, который, несмотря на перестроечную атмосферу в обществе, остался таким, как был: вне закона, без контроля и себе на уме. Когда, вследствие гласности, КПСС резко потеряла силу, а с ней и государство, которое держалось партийной властью, КГБ, напротив, почувствовал прилив сил: наконец-то именно он, Комитет, становится главным, государствообразующим. Промедление с экономическими реформами, рост массового недовольства, забастовочное движение, растущая беспомощность гражданской власти, просто кризисная ситуация, которую объективно невозможно быстро изменить, – все это повышает шансы силовиков, практически гарантирует, что силовики не упустят возможность известными им способами попробовать приструнить страну. Сам Горбачев в соответствии со своими убеждениями продолжает держаться за партию, которая в стране ассоциируется исключительно с номенклатурой. И это критически усугубляет положение.
1 мая 1990 года демонстрация на Красной площади пройдет в двух частях. Первая – как обычно. Вторая пойдет под лозунгами: «Долой КПСС!», «Долой фашистскую красную империю! Долой Горбачева!»
Горбачев отвернется и пойдет вниз с Мавзолея. Спустя три недели Горбачев во время подготовки к последнему в истории XXVIII съезду КПСС вдруг скажет: «Жизнь что? Она одна. Ее не жалко отдать за что-то стоящее. Не за жратву же, не за баб только. Я ни о чем не жалею. Раскачал такую страну! Теперь ругают, клянут. Нет. Не жалею ни о чем».
На XXVIII съезде, пообщавшись с секретарями обкомов и горкомов, скажет Черняеву: «Шкурники они, кроме кормушки и власти, ничего не нужно». Ругать их будет матерно. Но останется Генеральным секретарем. Со съезда уйдет Ельцин. Публично положит партбилет и уйдет. Об этом Горбачев тоже будет говорить с Черняевым. Обидится на его возражения. Хотя часть возражений Черняев изложит только в собственном дневнике:
«Вы зубами вцепились в высший пост во враждебной вам партии. А Ельцин плюнул ей в лицо и пошел делать дело, которое вам надо бы делать».
Ход событий опережает трансформацию самого Горбачева.
Горбачев хотел преобразований, но не желал слома системы. Система распадалась сама, живучим оставался ее остов, то, с чего все началось – ЧК-ГПУ-НКВД-МГБ-КГБ.
В июне следующего, 91-го года глава КГБ Крючков на закрытом заседании Верховного Совета просто заявит, что все преобразования – это дело рук Запада, его спецслужб. В качестве неоспоримого доказательства Крючков зачитает депутатам письмо Андропова в Политбюро от 24 января 1977 года. Письмо под названием «О планах ЦРУ по приобретению агентуры среди советских граждан». Крючков читает: «Американская разведка ставит задачу осуществлять вербовку агентуры влияния из числа советских граждан, проводить их обучение и в дальнейшем продвигать в сферу управления политикой, экономикой и наукой. Вести поиск лиц, способных занять административные должности в аппарате управления и выполнять сформулированные противником задачи».
Александр Николаевич Яковлев в воспоминаниях напишет: «Сейчас этот тезис порядком износился, однако политические спекулянты продолжают облизывать его».
1991
1991 год мы начинали в одной стране, а закончили в другой. Советского Союза больше нет ни фактически, ни юридически. Россия – с новой властью, с недавно всенародно избранным президентом. Победившим с оглушительным перевесом на свободных выборах 12 июня 1991 года. Это были выборы президента РСФСР в рамках еще существовавшего СССР. В свободе и честности тех выборов не сомневается никто – ни сторонники Ельцина, ни его противники. Ни тогда, ни сейчас. Через два месяца после выборов Ельцин станет дважды символом новой России. Потому что он возглавит сопротивление путчу, который будет последней силовой попыткой удержать СССР в прежнем, уже не существующем виде. Популярность Ельцина после августа 91-го еще пойдет вверх. И вот этот невероятный рейтинг – осуществившуюся мечту любого политика, – не насладившись, необходимо с ходу пустить на проведение совершенно непопулярных реформ. Человеком, который вместе с Ельциным примет на себя всю ответственность за реформы, станет Егор Гайдар.
Гайдар вспоминает первые дни после августовских событий:
«Полное крушение коммунистического режима, империи. В Москве восторженные толпы на улицах. Все напоминает февраль 1917 года, как я представлял его себе по книгам. И именно это не дает покоя. Ведь я-то хорошо знаю, что последовало за эйфорией Февральской революции».
Гайдар имел в виду, что в результате возникшей революционной анархии может открыться путь для новой диктатуры. При советской власти все держалось на принуждении, приказе, на КПСС и КГБ, никакой саморегуляции государственная система не имела. С развалом КПСС страна теряет всякое управление. Это время более подходящее для прихода диктатора, чем для проведения реформ.
Гайдар вообще не сторонник революций. Помимо всего прочего, они всегда тянут за собой Гражданскую войну. В семье Егора Гайдара свой яркий участник Гражданской войны – его дед, Аркадий Гайдар. Ушел воевать в 14 лет, ранен в 14 лет, в 17 лет командовал полком. Впоследствии своему сыну о Гражданской войне отказывался что-либо рассказывать. В дневнике написал: «Снятся мне убитые мною люди». Из той войны вышел больным человеком, с сорванной психикой и стал хорошим детским писателем. По одной из версий, литературный псевдоним «Гайдар» образован из начальных букв фамилии, имени и названия города Арзамас, где жил Гайдар. Только набор букв не в русском варианте, а во французском. Голиков Аркадий Д'Арзамас. Д'Арзамас как Д'Артаньян. Потому что в детстве, до Гражданской войны, он учил французский язык и очень любил книжку «Три мушкетера».
