Чубайс позже скажет:
«… наиболее внимательными слушателями лекций о стратегии экономических реформ были участники партхозактивов, другим аудиториям это было не очень интересно».
Гайдар с Чубайсом в оригинале считали, что собственность надо приватизировать за деньги. Так, за деньги, в собственность в начале 92-го покупали магазины. Гайдар с Чубайсом не были сторонниками ваучерной приватизации. Приватизация с использованием чека, ваучера условной стоимости, – это результат вынужденного компромисса между правительством и Верховным Советом, в котором очень сильным было влияние советской промышленной номенклатуры.
Для немногих активных, продвинутых советских граждан торговля ваучерами – это путь к концентрации капитала, который потом можно было пустить в дело. Ваучеры начали продавать и покупать на биржах. Биржи только-только появляются. Реальная стоимость ваучера зависит от предприятия, чьи акции покупаются за этот ваучер, и от региона. В Нижегородской области в 94-м году на один ваучер можно было получить 2000 акций Газпрома. В Московской области – 700 акций Газпрома за ваучер. В Москве – 50 акций.
В массе люди ничего не понимают и отдают ваучеры за гроши.
В 92-м возникают чековые инвестиционные фонды, которые берут ваучеры у населения и, по идее, должны их выгодно вложить. В основном в этих фондах ваучеры будут украдены. Почти 40 миллионов ваучеров украдено. На них фонд покупал акции, а потом продавал их на баланс структур, которые контролировались влиятельными в регионе группировками. Эти группировки – бывшая партийно-комсомольская власть, сошедшаяся с чистым криминалом.
Государство в 92-м не в состоянии осуществлять контроль, государство новое и слабое. Но ждать, пока возникнут и окрепнут новые государственные институты, нельзя, потому что советская экономическая система рухнула. СССР нет. КПСС нет. На пустом месте нужно срочно создавать новую экономическую систему.
На предприятиях приватизация предусматривала передачу 51 % акций членам трудового коллектива, т. е. люди меняли ваучеры на акции и становились совладельцами. Но это юридически, фактически всем заправляют прежние директора. Они имеют поддержку в отраслевых министерствах, шантажируют центральную власть, дешево выкупают долю рабочих и становятся единоличными владельцами.
Гайдар знал, что номенклатура уже вошла во вкус и заточена на то, чтобы конвертировать остатки былой власти в собственность.
Гайдар знал, что попытка отлучения бесчисленной советской номенклатуры от приватизации – это война. Но он был убежден, что главное – это правила игры. Правила могут быть старые: телефонные, тайные, административные. А могут быть цивилизованные: открытые, писаные, экономические, основанные на конкуренции, защищенные независимым судом. Если советские директора и бывшие секретари райкомов будут играть по новым правилам, система уже не будет номенклатурной. Главная гайдаровская задача – сделать собственность отдельной от власти, отделить собственность от бюрократии.
Но старая номенклатура все делает по-старому. Она не меняет систему управления, она не стремится привлечь иностранные инвестиции, ей плевать на акционеров-рабочих. Чубайс пишет:
«Только в отдельных отраслях, например в телекоммуникациях, благодаря министру Владимиру Булгаку шла реструктуризация предприятий и в результате привлечение инвестиций. Без этого удивительного отраслевика-реформатора мы не имели бы современной мобильной телефонии и Интернета в России».
Реальные преобразования в промышленности начнутся только в 97-м году. То есть с 92-го по 97-й – активное сопротивление реформам, выжидание и только потом начало работы и реального управления собственностью. Это пять лет номенклатурного сопротивления, которые усилили тяжесть начала реформ и сформировали негативное отношение, оставили ощущение, что именно вследствие реформ все развалилось.
Гайдара не утвердят премьер-министром, фактически уберут в декабре 92-го года. На VII Съезде народных депутатов. Накануне съезда к Гайдару ходят люди из оппозиции, из директорского корпуса, из военно-промышленного комплекса, обещают поддержку, если Гайдар введет в правительство их людей. Хотят ослабления бюджетной политики, то есть хотят денег.
Гайдар не был романтиком, но он недооценил советскую власть. Старые советские кадры выросли в системе с извращенным, противоправным, коррупционным сознанием. Они выросли в системе тотального дефицита, когда власть – это доступ к материальным благам, недоступным другим. И за эту отдельную жизнь не жалко ничего. С этим сознанием они входят в бизнес. Это сознание они транслируют следующему поколению. Это их главное напутствие следующему поколению.
Гайдар этим людям противопоказан. Ельцин не смог сломить этот напор.
Самое горькое в истории Гайдара – это то, что реформы начала 90-х не приняла интеллигенция. Они не стали революцией интеллигенции, к которой принадлежал сам Гайдар.
Этому есть рациональное объяснение. Интеллигенция в СССР со сталинских времен – привилегированный слой, т. е. значительная часть интеллигенции была уничтожена, а оставшаяся получила особый статус. Техническая интеллигенция – потому что работала на военно-промышленный комплекс. В силу этого у нее хорошие зарплаты, она на особом снабжении, с бронью от армии, работает в закрытых институтах вплоть до проживания в отдельных закрытых городах. Гуманитарная интеллигенция так или иначе работала на идеологию. В научной среде бывали ближе или дальше от прямой идеологии, но все знали правила игры, соблюдали их и давно привыкли к ним.
Еще по сталинской задумке интеллигенцию необходимо было максимально приблизить по доходам к номенклатуре и тем самым слить с ней. В оттепель в этой истории происходит сбой. Научно-техническая интеллигенция становится наиболее свободомыслящей, критически настроенной частью общества, но фокус в том, что при этом она продолжает жить на деньги военно-промышленного комплекса, которые берутся от продажи нефти.
Система крепко-накрепко повязала, прилепила к себе самую образованную, знающую, читающую часть общества. Обанкротившись сама, система лишила статуса принадлежавшую ей интеллигенцию.
В начале реформ у Гайдара не было денег на поддержание этого статуса. Это решило дело и сформировало отношение. Интеллигенция, за редкими исключениями, Гайдара не отстаивала. Занятно, что при самом негативном употреблении словосочетания «шоковая терапия» в России сохранилось на редкость теплое, родственное отношение к чужому премьер-министру, человеку жесточайших либеральных убеждений и еще более жестких либеральных действий, к автору британской шоковой терапии Маргарет Тэтчер. Когда в 93-м году, уже после отставки Гайдара, Тэтчер приедет в Россию, толпы людей будут с восторгом ее встречать, с придыханием говорить «железная леди» и даже кричать: «Тэтчер в президенты!»
В реальности мы пережили шок, но от серьезной терапии отказались. Привычно, по-советски, чем дальше, тем больше, мы опять доверились государству. А оно и радо. Государство – это ведь конкретные люди на конкретных должностях снизу доверху. В 96-м Гайдар напишет:
