Во время съемок Чукоккалы идет суд над участниками демонстрации на Красной площади в связи с вводом советских войск в Чехословакию. Чуковский пишет в дневнике: «В Москве идет суд. Чувствую это весь день. Все мысли о них». Чуковский хорошо знаком с семьями Делоне и Литвинова. Мать Павла Литвинова – дочь знаменитого довоенного домолотовского наркома иностранных дел – постоянно приезжает к Чуковскому. В протоколах суда фигурируют положительные отзывы Чуковского на стихи Вадима Делоне. Хотя у Чуковского собственный взгляд на то, что должна делать интеллигенция: «Теперь, когда происходит хунвейбинская расправа с интеллигенцией, когда слово «интеллигент» стало ругательным, важно оставаться в рядах интеллигенции, а не уходить из ее рядов в тюрьму. Интеллигенция нужна нам здесь для повседневного интеллигентского дела. Неужели было бы лучше, если бы Чехова посадили в тюрьму?»
И тут же:
«По я сам совсем недавно совершил постыдное предательство: я вычеркнул из своей книги «Высокое искусство» строки о Солженицыне, который теперь в опале. По ведь я семь месяцев не сдавался. Семь месяцев я не разрешал издательству портить мою книгу, а теперь, когда издательство заявило мне, что оно рассыпет набор, если я оставлю одиозное имя Солженицына, я увидел, что я не герой, а всего лишь литератор. Мне предсказывали, что, сделав эту уступку цензурному террору, я почувствую большие мучения, но нет: я ничего не чувствую, кроме тоски – обмозолился».
В дневнике после записи о литературной цензуре есть только еще одна-единственная, из двух слов – «ужасная ночь». Через четыре дня – смерть.
Незадолго до смерти Чуковский в дневнике возвращался в 30-е годы. Он пишет: «В тридцатых годах травили «чуковщину», запретили мои сказки. И сделали мое имя ругательным». Чуковский вспоминает кампанию, которую устроила против его «Крокодила» Крупская. Крупской недоставало в сказке информации зоологического характера, кроме того, она усмотрела в «Крокодиле» злобную пародию на поэта Некрасова. К тому же в «Крокодиле» неправильно показан народ. Ну и, наконец, сам Крокодил – монархист, и вообще все это – мещанство. После этого разнесли в газетах «Мойдодыра», «Федорино горе», «Айболита», «Тараканище» и «Муху-цокотуху» как представительницу кулачества в эпоху коллективизации. «Тараканище», правда, в 30-м году выпадет из этой обоймы. Потому что Сталин на XVI съезде без ссылки на автора цитировал «Тараканище» в полемике с правой оппозицией. Так вот, Чуковский незадолго до смерти возвращается в то время:
«Меня довели до крайней нужды и растерянности. И тогда явился некий искуситель. И стал уговаривать, чтобы я публично покаялся, отрекся и заявил бы, что буду писать правоверные книги. У меня в семье были больные. Я был разорен. Доведен до отчаяния. И подписал составленную этим подлецом бумагу. Я чуть, чуть, чуть исправил слог стилистически и подписал своим именем. От меня отшатнулись прежние сторонники. Сам я чувствовал себя негодяем. И тут меня постигло возмездие: заболела смертельно Мурочка».
Мурочка – младшая дочка Чуковского. Она умрет в Алупке в туберкулезном санатории в возрасте 11 лет. Чуковский вез ее, смертельно больную, в Алупку в 31-м году. Боль у нее по дороге дошла до предела. Она схватилась за отца горячей рукой и требовала, чтобы он ей рассказывал или читал что-нибудь, чтобы она могла хоть на миг позабыться. И он сочинял, плел ей все, что приходило в голову. Она забывалась, но стоило ему на минуту задуматься она кричала: «Ну! Ну! Ну!» – и ей казалось, что вся боль из-за того, что он остановился. В семье Чуковского слово всегда было средством заговаривания боли.
1970
В 1970 году в Москве вечером на пустыре, огороженном забором, люди выгуливают своих собак. Таких пустырей полно в Москве и в других городах Советского Союза. Решили было что-то строить, выделили площадку, огородили, иногда даже завезли какие-то бетонные блоки – и бросили, забыли. Экономика СССР идеологически плановая, но система управления в принципе не способна выполнить необходимую экономике плановую работу. По сотням тысяч наименований. В 1965-м была предпринята попытка реформы, с тем чтобы увязать интересы производителей и потребителей, ввести элементы хозрасчета, сократить число плановых показателей. Но в Чехословакии в 68-м году аналогичная реформа в экономике повлекла за собой политику, прежде всего свободу слова, свободу средств массовой информации. В Чехословакию были введены тогда советские танки, в самом СССР экономическая реформа была свернута. Между тем в существующем виде плановая система в СССР функционировать не может. Помимо прочего, бюрократические согласования по цепочке «сверху вниз» и «снизу вверх» и снова обратно отнимают уйму времени. Тогда этот длительный акт решили прервать искусственно. Просто не доводят этот акт до конца. Правда, теперь срыв идет по технологической цепочке и поражает целые отрасли народного хозяйства. В предложенных условиях советские предприятия стараются обзавестись всем своим. Самостоятельный ремонт, самодельные запчасти, строительство ведомственных домов, выращивание свиней и кроликов для прокорма работников и, наконец, поиски ресурсов для предприятий в обход плановых органов, инструкций и законов. То есть натуральный обмен. По мнению некоторых специалистов, к концу брежневского периода менее трети национального продукта будет распределяться плановым путем, две трети – путем обмена.
В строительстве традиционный разрыв связей между поставщиком и потребителем дает долгострой. Если срыв возникает с ходу, на начальной стадии, то появляются пустыри за заборами, на которых и гуляют собачники. Из разговоров собачников: «Когда же все это кончится! – произносит женский голос. – Когда же это кончится», – повторяет она. «Маркса на них нет», – откликается мужской голос. «Все одно», – произносит кто-то третий. Тут пустырь озаряется огнями праздничного салюта. Это 22 апреля 1970 года. Сто лет со дня рождения В. И. Ленина. Салют в тот день из 36 залпов из 30 точек Москвы. Собаки в ужасе бегают по пустырю. Они убежали бы вообще куда глаза глядят, если бы не забор. Дыры в нем по случаю юбилея заделаны щитами с изображением Ленина.
За полтора месяца до юбилея Ленина, 6 марта 70-го года, тридцатилетний, никому не известный автор Венедикт Ерофеев заканчивает свою поэму в прозе под названием «Москва-Петушки». В самиздате она расходится по Москве, затем идет и в провинцию. «Москва- Петушки» мгновенно становится в чистом виде культовой книгой.
«Короче, записывайте рецепт «Ханаанского бальзама». Жизнь дается человеку один раз, и прожить ее надо так, чтобы не ошибиться в рецептах:
Денатурат -100 г
Бархатное пиво – 200 г
Политура очищенная – 100 г
Не буду вам напоминать, как очищается политура, это всякий младенец знает. Почему-то никто в России не знает, отчего умер Пушкин, а как очищается политура – это всякий знает. Итак, перед вами «Ханаанский бальзам» (его в просторечии называют «черно-буркой») – жидкость в самом деле черно-бурого цвета, с умеренной крепостью и стойким ароматом. Это уже даже не аромат, а гимн. Гимн демократической молодежи».
