Меркурьев и его жена – дочь Мейерхольда – не узнают, как страшен был конец жизни Мейерхольда. Документы опубликованы уже в новейшее время.
Во время съемок Меркурьева в «Двенадцатой ночи» только начинается работа по реабилитации Мейерхольда, только-только извлекаются письма Мейерхольда из тюрьмы Вышинскому, Берии, Молотову: «Ко мне, 65-летнему старику, на протяжении всего следствия применяли такие меры физического воздействия, каких я не мог выдержать, и стал наводнять свои ответы на вопросы чудовищными вымыслами. Я лгал, следователь записывал, некоторые ответы за меня диктовал стенографистке.
… Меня клали на пол лицом вниз, резиновым жгутом били по пяткам и по спине. По красно-сине-желтым кровоподтекам снова били этим жгутом. Я кричал и плакал от боли».
«Следователь все время твердил: не будешь писать (то есть сочинять, лгать), будем бить опять, оставим нетронутыми голову и правую руку, остальное превратим в кусок бесформенного, окровавленного, искромсанного тела. И я все подписывал».
Но на последнем допросе Мейерхольд отказывается от всех выбитых у него показаний. Суд не обращает на это внимания. Мейерхольд расстрелян. Съемки «Двенадцатой ночи» для Меркурьева идут под знаком Мейерхольда: 1955-й – начало волны реабилитаций, возвращение из лагерей, просто надежда на чудо.
Здесь, в Крыму, Меркурьев вспоминает рассказы Мейерхольда о том, как тот приехал сюда в 19-м году, устав от голода и разрухи в Петрограде. Здесь, в Ялте, не было красных, еще не было разрухи, а было полно столичных артистов.
Потом, когда начнется красное наступление в Крыму, последние жесточайшие события Гражданской войны, Мейерхольд в неразберихе схвачен белыми. Освобожден под ручательство местных адвокатов, которые ходатайствовали перед Деникиным, который был почитателем таланта Мейерхольда. А когда придут красные, Мейерхольд вступит в партию, и Луначарский лично приедет за ним и повезет в Москву.
Потом будет успех, очарование новой властью, собственный театр, слава. Потом театр закроют. В короткий период между закрытием театра и арестом Мейерхольд часто ездит в Ленинград. Он начинает постановку «Маскарада». Это уже его второй «Маскарад». Первый был в 1917 году. Премьера в Александринке тогда пришлась непосредственно на Февральскую революцию.
Публика 25 февраля 17-го года шла на Мейерхольда, не подозревая, что уже началась новая эпоха. Спустя 20 лет, в 38-м, эта эпоха уже в разгаре. Сам факт, что художественный руководитель Драматического театра им. Пушкина Леонид Сергеевич Вивьен разрешает постановку опальному Мейерхольду, – это исключительный поступок. Потому что лишение Мейерхольда театра – это очевидная опала, предполагающая совершенно определенное для 38-го года развитие событий. Но Вивьен никогда, ни в какие времена не скрывал своего восторженного отношения к Мейерхольду. И не убирал бюст Мейерхольда со своего стола.
Меркурьев у Мейерхольда в «Маскараде» играет Казарина. О творческом, душевном контакте Мейерхольда и Меркурьева Ирина Мейерхольд говорит: «Начался период влюбленности Мастера в Васина». Васич, – Василий Васильевич.
«Ни одной репетиции не проходило без него, даже когда репетировались сцены, в которых Казарина не было. Высокий режиссерский стол Мейерхольда стоял в восьмом ряду. Рядом с Всеволодом Эмильевичем сидел Васич». На репетициях Мейерхольда зал был всегда полон. Ирина Мейерхольд вспоминает, что она сидела в начале «мест за креслами», на диванчике вместе с женой Мейерхольда актрисой Зинаидой Райх. Зинаида Райх после ареста Мейерхольда будет зверски зарезана. За полгода до страшного финала после репетиции они вчетвером иногда ходят ужинать в ресторан в гостинице «Астория». Вне репетиций настроение отчаянное. Близкий арест Мейерхольда очевиден. Меркурьев призывает его хоть к какому-то противодействию. Тот отвечает: «Нет, Васенька, не к кому мне обращаться».
О Мейерхольде в доме Меркурьева постоянно напоминает все. Жена Ирина с характерными мейерхольдовскими чертами. Младшая дочь, лицом напоминавшая мать. И сын. Драматург Леонид Зорин вспоминает, как впервые увидел 10-летнего Меркурьева: «Я едва не вскрикнул, так он был похож на деда. Сходство было столь сильным, что казалось какой-то мистификацией».
Зимой 53-го к Меркурьеву приходит гость. Судя по всему, старый знакомый. Перед самым уходом, как бы через силу, говорит: «Вася, эту миссию должен был взять на себя другой наш товарищ. Но я решил, пусть уж лучше я. Мне ты веришь больше. Сразу не отвечай. Подумай. Обещаешь?» – «Обещаю», – говорит Меркурьев. «Вась, подумай. Дело врачей, космополиты. А у тебя жена – дочь врага народа Мейерхольда. Тебе надо развестись с Ириной. Не я один так считаю. Наверху считают. Не ломай жизнь, не ломай карьеру». – «Еще кофе?» – спрашивает Меркурьев. Гость благодарит: «Я рад, что ты меня понял, дорогой Вася. Что касается квартиры, оставь ее Ирине. Тебе дадут новую».
Меркурьев рассказывает эту историю своему знакомому, спортивному журналисту Александру Кикнадзе. Говорит: «Потом мы с гостем вышли на лестничную клетку. Обнялись. Потом я спустил его с лестницы».
Кикнадзе вспоминает, что на лице Меркурьева на миг заиграла простодушная улыбка шекспировского Мальволио. И погасла.
Меркурьев никогда не вел подробных дневников. Записи короткие. Никакой формы.
«Съемка. Сердце получше. Панангин сократил до 1 таблетки. Вечером играл «Мертвые души».
Дальше. «В Институте беседа с курсом. Ребята выросли, берут «на лету». Звонил Дусе на дачу. Нечем кормить кошек. Ночь до 7 часов утра учил роль».
Дальше. «11 часов. Репетиция. Температура, тяжелое дыхание, задыхался. Продукты на дачу. Мешок овсянки, чай, масло, хлеб. «Скорая» – Ирише боли сняли. Вечером – «Последняя жертва». Утром ко мне «Скорая помощь». Кардиограмма. Давление 200/110. Масса уколов. 190/70».
Дальше. «Институт. Обсуждение программы концерта на Совете. Ввели в танец текст о партии. Домой приехали в 22.30. Аня привезла пирожки.
Москва. Репетиция. Гостиница «Россия». Обедал и ужинал на этаже в буфете».
Вот такие сухие записи у тонкого человека с отменным чувством юмора. За год до смерти. Почти никаких примет времени. Хотя он много ездит. Народный артист СССР Меркурьев ездит по стране, играя в провинциальных театрах.
В смысле, играет с актерами этих театров, а не гастролирует. Выезжает заранее, чтобы как следует отрепетировать, вписаться, чтобы никого не унизить, не подавить своим мастерством.
Играл так в Комсомольске-на-Амуре, Семипалатинске, Смоленске, Березниках, Новосибирске, Владимире. И знал провинциальную жизнь, т. е. реальную жизнь страны. Болеет в провинции, лежит там в больнице, уже в старости, в середине 70-х годов. В записках никаких подробностей.
В сентябре 76-го, лежа в больнице, коротко запишет: «Сосед по палате – директор совхоза Владимирской области». О чем говорили – ни слова. Возможная расшифровка этой записи будет в 78-м году, в августе, в дневнике другого человека, писателя Юрия Нагибина:
«В образцово-показательном совхозе осуществляется великая идея о переводе сельскохозяйственного производства на фабричные рельсы. Все рассчитано с математической точностью. Импортные машины, мясомолочное хозяйство, птицефабрика, поля и луга.
