Сахаров первой весной в ссылке много пишет. Это ответы на вопросы западных корреспондентов, которые из Москвы привозит Елена Георгиевна.
Написана большая статья «Тревожное время» для «Нью-Йорк таймс». Сахаров уточняет: «Люся ее переписывала на машинке под мою диктовку при включенном телевизоре. Это уловка от прослушки».
В дни Олимпиады в Москве, которая бойкотируется ведущими странами Западной Европы и США, Сахаров пишет Брежневу об Афганистане. Копии письма направлены главам государств – постоянных членов Совета Безопасности.
Главная мысль: введение войск в Афганистан – трагическая ошибка, принесшая беды афганцам и надолго ущерб советской внешней и внутренней политике.
Высоцкого в начале афганской войны едва удержали: он рвался к Сахарову.
Друг Высоцкого Всеволод Абдулов вспоминает: «Афганистан был страшным потрясением для Володи. Ощущение, что его страна дошла до такой мерзости! – это подействовало на него страшно». Его остановили от похода к Сахарову, который означал бы неминуемую высылку из страны.
Его высылка была неприемлема – он тогда слишком много значил для страны.
Сахаров Брежневу в письме пишет:
«Вследствие афганских событий в СССР возрастает роль репрессивных органов, которые могут выйти из-под контроля. Необходимо политическое урегулирование и вывод войск из Афганистана».
Тогда же Сахаров пишет письмо участникам международной встречи в Мадриде. С высокой оценкой о нем отзывается Маргарет Тэтчер. Сахаров слышит об этом по западному радио.
В конце этого письма и письма Брежневу Сахаров делает приписку о том, что Елизавете Алексеевой не дают выехать в Соединенные Штаты к жениху, сыну Елены Георгиевны Боннэр.
Сахаров пишет в дневнике: «Лизу в Москве задержали. Стало известно, что ее грубо, силой затащили в милицию, гэбисты в грубом тоне заявили: «Вы знаете, кто мы. Мы слов на ветер не бросаем. Вам запрещено ездить в Горький и жить в квартире Сахарова на улице Чкалова». Через две недели Лизу вызывают в КГБ и делают официальное предупреждение с угрозой заведения уголовного дела.
Все сахаровские письма, интервью, статьи в Москву возит и передает западным корреспондентам Елена Боннэр. Она же, несмотря на КГБ, устраивает в Москве в квартире пресс-конференции.
Александр Солженицын написал: «Госбезопасности не повезло на мою вторую жену». «С моей – им тоже не повезло», – пишет Сахаров. В силу Его изоляции публична Она.
В апреле 80-го года Андропов пишет в ЦК КПСС: «Секретно. Если изоляция Сахарова вызвала у него определенную растерянность, то поведение его жены отличалось возросшей враждебной активностью. Она передавала клеветнические документы за границу, подстрекала иностранных корреспондентов. В связи с таким поведением Боннэр была вызвана в Прокуратуру СССР. В соответствии с действующим законодательством она подлежит привлечению к уголовной ответственности».
Эта записка Андропова – начало выстраивания новой линии КГБ в отношении Сахарова: он в ссылке пассивен. Активна она, она на НЕГО влияет.
Сахаров в дневнике пишет:
«24 августа 1980 года. Сегодня исполняется 9 лет, как мы с моей Люсей. Этот день изменил все в нашей жизни. Люся тогда сказала: «Ради таких дней стоит жить». Я знаю, что Люсе это принесло и счастье, и беду – разлуку с детьми и внуками, почти непереносимую. Что касается меня, то я стал более человеком, счастливей и, мне кажется, лучше. Наделал и плохого, конечно, казнюсь этим. Особенно – Димой. Начало этому положено еще давно, с раннего его детства».
Дима – сын Сахарова.
У Сахарова – горькая история с его детьми. Детство его дочерей пришлось на время его работы на Объекте, которая занимала его целиком и полностью и в определенном смысле освобождала от всего остального. Сын был совсем мальчишкой, когда лишился матери. Сахаров, удаленный с Объекта в связи с правозащитной деятельностью, в самом начале своей опалы после смерти жены впервые один на один оказался с собственными детьми, которых плохо знал. Он умел дать им деньги, оставить и купить им квартиры, но строить отношения он не умел. Он влюбился – и попал в новую семью, и начал жить, как положено жить в семье, с общими интересами и детьми, которые там были.
Сахаров пишет: «Люся утром прислала телеграмму: «Брось никчемную работу и встречай жену в субботу». Я написал: «Я могу заметить томно, что работа ни никчемна. Но встречать свою жену полечу и на Луну». Я убрал дом, съездил на Жукова (это улица в Горьком), купил свечи, и на Минина (это площадь в центре) кофейные чашечки – в память о 71-м годе».
Елена Боннэр поясняет: «В доме у Андрея кофе не держали. Я, приходя к нему (тогда для меня Андрею Дмитриевичу), приносила кофе с собой. Впервые на моих глазах Андрей пил кофе вместе со мной поздним вечером 24 августа 1971 года».
Сахаров вспоминает: «В один из первых июльских дней в Горьком мы с Люсей в 3 часа ночи пошли гулять. Милиционера на посту не было. Смылся к девкам. Мы прошли по безлюдному и безмашинному городу до Сельскохозяйственного института. Там было два стога только что скошенной травы. Мы легли на траву на спину, смотрели на прозрачное светлое предрассветное небо. Было очень хорошо на душе. Потом, так же никем не замеченные, вернулись обратно».
На самом деле вот от этого стога сена – два шага до сахаровской голодовки. Потому что причина голодовки – запрет на воссоединение двух людей, которые любят друг друга: сына Елены Георгиевны Алексея и Лизы.
Сахаров говорит: «Мы понимаем, что наше дело и действия – мелочь в общемировом масштабе. Но любовь есть любовь, она ничем не заменима».
Знакомые говорят ему: «Нельзя пытаться переиграть судьбу. Если не получается, надо отступить». Сахаров отвечает: «Судьбе иногда надо противостоять». Ему говорят, что у него обязательства перед многими людьми и он не имеет права ставить свою жизнь на карту из-за Лизы. Ее судьба – не самая худшая. Сахаров отвечает: «Я знаю, что многие меня не поймут, и я надеюсь, что со временем меня многие поймут. Но это не влияет на мои свободные решения. Я не раб общественного мнения и не раб своей миссии».
Они держат голодовку вдвоем. Мир реагирует. Они по радио узнают об обращении американских лауреатов Нобелевской премии к ученым и правительствам, об обращении французских, норвежских ученых, о заявлении американского сената, о статьях в газетах США и Европы.
Власть, КГБ, очевидно, боятся возможной смерти голодающих. Вследствие этого Сахаров имеет возможность направлять телеграммы с информацией о ходе голодовки. Более того, в Горький приходят телеграммы от западных ученых. Приходят и совсем другие телеграммы: «Ради корыстных целей своей жены Вы предаете интересы науки».
Сахаров – в дневнике: «Ощущение душевного комфорта от отсутствия сомнений. Это борьба за общее дело, а не только за судьбу Лизы и Алеши. Борьба за свободный выезд и обратное возвращение, борьба за свободу вообще. И это защита моего личного достоинства и чести в условиях беззаконной ссылки и изоляции».
