«В узком кругу новый генсек Черненко заявил: «Работать будем по-брежневски, как при Леониде Ильиче».
Это высказывание генсека ЦК КПСС Черненко по форме и по сути соответствует заявлению другого руководителя страны, а именно – императора Александра Первого. После убийства императора Павла Первого, его сын Александр якобы заявил: «Все при мне будет, как при бабушке».
Бабушка у нас, т. е. у Александра Первого, императрица Екатерина Вторая. Слова «будет, как при бабушке» означают: в стране есть привилегированное сословие. Дворянское. Император принадлежит к этому сословию. Просто он первый дворянин. Екатерина, пришедшая к власти посредством переворота, естественно, искала поддержки, политической опоры и уже хотя бы поэтому была исключительно внимательна к дворянскому сословию.
Сын Екатерины Второй Павел Первый отказался от политики матери. Вернул телесные наказания для дворян. Лишил прав в местном самоуправлении. Все замкнул на федеральный центр. Все вопросы, жалобы, просьбы – к царю.
Для жалоб – ящик в одном из окон Зимнего дворца. В советские времена в качестве ящика выступает глава Общего отдела ЦК Черненко. В смысле, Черненко принимает письма и жалобы от населения и поступает с ними по своему усмотрению.
Так вот, император Павел Первый, посягнувший на права правящего класса, был убит. Его сын Александр возвращается к бабушкиному варианту.
Спустя 183 года, уже не молодой император, а старик, вступающий в должность Генерального секретаря ЦК КПСС, руководствуется той же логикой. Просто привилегированное сословие в стране на этот момент – другое. Это – советская номенклатура, партийно-хозяйственное чиновничество. Андропов, принадлежавший к этой же среде, решил было немного взболтать ее. Других способов реформирования страны у него не было. Став генсеком, Андропов начал менять брежневских на своих. Крайне удобным прикрытием для перетасовки кадров Андропов счел лозунг борьбы с коррупцией. Коррупция в стране повсеместна, заявления о борьбе с ней популярны у населения. Черненко поступится старыми привязанностями и поучаствует в этой андроповской кампании в связи с делом брежневского министра внутренних дел Щелокова.
В 83-м году, летом, к Черненко из Военной прокуратуры СССР поступает заключение по делу Щелокова. В документе перечислено все – служебные «Мерседесы», ставшие личным имуществом, 124 картины на даче – Саврасов, Бенуа, Куинджи и прочее – из конфиската. Магазинчик, где для своих продавались вещи из числа конфискованных и не нужных министру. Кроме того, информация о том, что конфискованные деньги – грязные, захватанные – члены семьи Щелокова меняли на новые и превращали в личный доход.
Щелоков обратился к Черненко с просьбой о встрече. Они знакомы с Молдавии, с 50-х годов, долгое время в Москве были в брежневском окружении. И Андропов вместе с ними. Щелоков для Черненко и Андропова человек не новый. Кстати, сбором информации о высших должностных лицах занимался по роду службы не только Андропов. Помощник Черненко Прибытков пишет:
«Знал Черненко всевозможных тайн и секретов ничуть не меньше председателя КГБ, а иногда располагал гораздо большей, чем он, информацией. Такая уж была у него обязанность, как заведующего Общим отделом ЦК – быть в курсе всех закулисных дел».
Черненковский Общий отдел – верный продолжатель дела сталинского Особого сектора. Занимался он расследованием информации, доносов, касавшихся партийной и советской номенклатуры. Отслеживалось все: от политической благонадежности до личной жизни. Само собой, материальное благосостояние, его источники. Вся информация регистрировалась и ждала подходящего часа.
Спустя двадцать с лишним лет после смерти Сталина, в 1976 году, Черненко прямо скажет сотрудникам своего отдела: «Мы никогда не должны забывать о том, что общие отделы являются преемниками особых отделов и особых секторов. Надо иметь в виду, что изменилось только название отделов, но существо особых задач и особых приемов в работе не изменилось».
Черненко – истинный особист.
У него в кабинете аппаратура для прослушки в здании ЦК на Старой площади. Он владеет исчерпывающей информацией о членах высшего руководства, включая бытовую и интимную. Он, так же как и Андропов, не мог не знать подноготную Щелокова. При Брежневе на нее не было спроса. Запрос поступил от Андропова.
Черненко принимает Щелокова по его просьбе. Они говорят несколько часов. Щелоков еще не ушел, когда Черненко вызывает в кабинет своего помощника Прибыткова. Прибытков пишет: «Черненко решил показать мне Щелокова, так сказать, живьем. Щелоков был в мундире, увешанном наградами. Ордена тонко тренькали при каждом его неуверенном шаге».
Тот же Прибытков пишет: «Когда Щелоков застрелится, известие о его смерти не произведет никакого впечатления на Черненко».
История с Щелоковым свидетельствует о всеядности Черненко и способности к самосохранению, которая совершенно не зависит от состояния здоровья. При этом его личные пристрастия действительно описываются формулой: при мне будет как при Брежневе. Он говорит привилегированному правящему чиновному классу: не бойтесь, вы все останетесь на своих местах. Брежнев не устраивал кадровой чехарды, и я не буду. Я не забыл сталинские времена, когда ответственных работников отстреливали и сажали, как каких-нибудь крестьян и инженеров. Брежнев дал вам спокойно вздохнуть, освоиться на местах, в областях, районах, покрыться жирком.
По мысли – это совершенный возврат к концу российского XVIII века: вы останетесь полными хозяевами на своих землях со всеми людьми на них. В формулировке Екатерининских времен привилегированному сословию принадлежат не только земля и люди на ней, но и фабрики, и заводы, и недра. Последнее станет особо актуальным для советского чиновничества в самом ближайшем будущем, когда в конце 80-х годов в СССР начнется первая и главная номенклатурная приватизация. Ко времени Черненко партийная и промышленная номенклатура уже является фактическим хозяином в экономике. Абсурдная, перекошенная, дефицитная экономика выковала жестких бизнесменов из руководителей обкомов, райкомов, отраслей и предприятий. Производство хоть как-то вертится на их личных связях, неформальных контактах, на умении урвать бюджетные деньги и просто на коррупции. Эти люди давно не нуждаются ни в какой идеологии, зато по-хозяйски умеют ладить с рабочими. Они готовые собственники. Они только ждут возможности легализоваться по праву самого сильного в стране.
Когда Черненко говорит «при мне все будет как при Брежневе», он сохраняет их привилегированное положение и фактически обеспечивает именно им право первой ночи при разделе собственности, который пройдет еще до развала Союза.
Именно в это время, 84-85-й годы, несмотря на внешний застойный рисунок жизни, начинает испытывать беспокойство наиболее консервативная часть советской элиты, в частности генералитет. Начальник Главного политического управления армии Епишев, человек крайне реакционный, говорит: «Время какое-то липкое, застывшее. Не знаю что, но что-то должно произойти».
Консерваторы вокруг генсека ощущают, нутром чуют неотвратимость перемен, взрыва. При этом наиболее либеральные в аппарате ЦК катастрофизма не испытывают и говорят о совершенствовании социалистической демократии, о необходимости мощного ускорения в экономике, научно-технической модернизации. Несколько раз им удается протащить эти слова в тексты речей Черненко. Это важно в стране, которая привыкла реагировать на слова, знаки, поданные сверху. Но Черненко говорит скороговоркой, не акцентируя, задыхаясь. Даже интеллигенция никаких знаков не улавливает. Что касается населения в целом, то оно уже совершенно отчуждено от власти, т. е. попросту плевать на нее хотело.
