– Цзимин! Цзимин! – окликнул он юношу, пляшущего в лунном свете. – Тебе дать штаны?
Штаны были Цзимину тесны и еле доходили до колен. Но он всё равно втиснулся в них, полностью распустив завязки. Потом сел на траву напротив Жэньди и принялся уплетать холодные рисовые шарики, которыми тот его угостил. Луна лила на них свой мягкий, спокойный свет.
– Так кто же ты такой? – спросил Цзимин. – Нет, я знаю, ты мальчик, который поит жаб вином по ночам, – а ещё кто?
– Я Жэньди. Я помогаю твоему отцу по хозяйству, – ответил Жэньди и, увидев, как окаменело лицо Цзимина, быстро добавил: – Но где же ты был всё это время? Что с тобой стряслось? Как вышло, что ты превратился в жабу?
Цзимин уставился на озеро.
– Сейчас мне кажется, что всё это был сон…
Мы с отцом поссорились. Это была ужасная ссора, худшая из всех. Мы сказали друг другу страшные слова, я хлопнул дверью и поклялся, что никогда не вернусь.
В ярости я даже не сообразил, что уже довольно давно иду по Каменному Блину – так далеко я ещё никогда не заходил. Осознав это, я не огорчился и не встревожился. Ну и что, думал я, так даже лучше. Я хотел заблудиться, потеряться и никогда в жизни больше не найти дорогу назад, к гостинице, к дому, к отцу.
Когда каменная равнина кончилась, я едва разглядел мост через озеро и совсем не заметил человека, который шёл мне навстречу, читая книгу. Я бежал по мосту, не видя ничего вокруг, и мы с этим человеком со всей силы стукнулись лбами. Он упал, и сумка его тоже упала, а книга полетела в воду, подняв такие брызги, что меня окатило с головы до ног. Это был старый господин Шань. Он вскочил на ноги и уставился с моста вниз в ужасе и отчаянии, потом развернулся ко мне. Его чёрные глаза сверкали.
– Цзимин! Если не побережёшься, твой гнев выжжет тебя изнутри!
Я пробормотал извинения и побежал дальше, по-прежнему не разбирая дороги. Но слова его продолжали эхом звучать у меня в голове при каждом шаге: твой гнев выжжет тебя. Твой гнев выжжет тебя. И правда, гнев во мне пылал, как будто внутри развели костёр.
Мост кончился, я вышел на берег. Вода была так спокойна и черна, что сливалась с небом, и в этой черноте было две луны. Одна из них лежала на воде прямо передо мной, как белая нефритовая тарелка. Однако жжение внутри становилось невыносимым. Я не стал долго любоваться луной. Я просто опустился на колени и начал пить.
Я пил и пил, пытаясь загасить огонь, пожиравший меня изнутри. Пил жадно, большими глотками, и видел, как отражение луны искажалось и удлинялось. А потом внезапно, без всякого предупреждения, я почувствовал, что сейчас лопну. Я упал на спину, распухший, раздутый, сбросил одежду, которая меня душила и трещала по швам. Избавившись от штанов, я в ужасе обнаружил, что ступни мои вздулись и на них появились перепонки. Кожа на руках и ногах стала грубой, шершавой, пупырчатой. Но хуже всего обстояло дело с животом. Он уродливо выпирал, он светился и страшно болел – это была мучительная боль, от которой я задыхался.
Я снова подполз к озеру – и отпрянул, испугавшись увиденного. В свете, который излучал мой раздутый живот, я разглядел, что превратился в омерзительную жабу. Я стал медленно отползать – из-за боли в животе и из-за своих огромных размеров двигаться быстро я не мог, – стремясь как можно дальше убраться от собственного отражения.
Наконец я обнаружил себя в узкой, похожей на тоннель пещере внутри холма. Там я и остался. В жабьем обличье я не мог переносить солнечный свет и тепло, они были мучительны для меня, а в моём новом доме было прохладно и темно. Но это не значит, что мне было там удобно и уютно. Днём боль в животе была слабой, ноющей и потому терпимой, но как только опускалась ночь, боль нарастала, начинала пульсировать, и я только и мог, что беспомощно стонать и плакать. Так я и жил – пока не при‑ шёл ты.
– Ты, должно быть, проглотил луну, пока пил воду из озера! Интересно, почему она превратила тебя в жабу… – сказал Жэньди. Он вспомнил историю госпожи Чан. Может быть, луна – это ещё и пилюля бессмертия? – Теперь понятно, что за крики и стоны не давали мне спать каждую ночь!
– Да, это был я, – с виноватым видом сказал Цзимин. – Я был так несчастен! Каждую ночь я проклинал себя за то, что сбежал из дому.
– Но теперь-то ты можешь вернуться! – сияя, воскликнул Жэньди.
Цзимин потупился.
– Не знаю… – прошептал он наконец.
– Не знаешь?! – изумился Жэньди. – Но все только и мечтают, чтобы ты вернулся! Веришь ли – твой отец и вдова Янь больше не ссорятся! Теперь вы с Мэйлань можете пожениться.
При звуке имени Мэйлань лицо Цзимина вспыхнуло румянцем.
– Может быть, Мэйлань придёт ко мне сюда… – сказал он. – Ты передашь ей весточку… И тогда мы с ней вместе куда-нибудь убежим…
– Убежите?! Но ведь ты хочешь домой! – воскликнул Жэньди, вспомнив, что он прочёл в жабьих глазах. – Как же Пэйи? И ваш отец? И ты сам?
– Всё не так просто… – сказал Цзимин. – Я не могу… Не могу просто так взять и всё простить и вернуться!
– Но ведь ты именно этого и хочешь! Если ты не простишь отца, то сам же будешь страдать и мучиться…
Жэньди осёкся и смолк, вдруг поняв, чтó он сказал. Но ответ Цзимина его обрадовал.
– Может, ты и прав, – сказал Цзимин, глянув на луну – сияющую, идеальную жемчужину на чёрном шёлке ночи. – И Деревня Ясного Неба, наверное, давно соскучилась по луне…
Глава 36
– Да это всё равно что пытаться поднять гору! – сказал Цзимин, пыхтя и отдуваясь.
Они с Жэньди всеми силами, напрягая каждую мышцу, каждую жилку, пытались приподнять луну – но она оставалась неподвижной, словно приклеилась к земле. Она оказалась невероятно тяжёлой, эта луна.
– И всё-таки не может быть, чтобы мы не сумели её сдвинуть с места. – Цзимин окинул взглядом Каменный Блин.
Цзимин был уже в своей собственной одежде – они отыскали её у озера и, стряхнув лягушек и сверчков, убедились, что она ещё вполне пригодна. Цзимин, толкающий луну, напомнил Жэньди хозяина Чао в тот первый день в Деревне Ясного Неба, когда они катили ган с вином…
– Цзимин! Я знаю, как сдвинуть её с места! – воскликнул Жэньди. – Её надо катить!
И он оказался прав. Луну нельзя было приподнять, а катить – можно.
Однако, хотя луна и была идеальным шаром, быстро катить её не получалось. Она была всё-таки слишком тяжёлой, а руки соскальзывали с её гладкой поверхности. Медленно, дюйм за дюймом, Жэньди и Цзимин катили луну к мосту.
