На вершине холма, между домиком сестриц и каменной стеной вдруг мелькает что-то белое. Я бросаюсь бежать вперед, забыв обо всем на свете, кроме лоскута ткани, зацепившегося за шипы на кустах. Добежав и резко остановившись, я чуть не падаю рядом с детским носочком, а потом начинаю рыскать вокруг в поисках других следов. Коул бродит рядом со мной.
Рядом с пятачком, на котором растет колючий кустарник, я опускаюсь на колени. Носочек зацепился за шипы и перевернут вверх пяткой, как будто его владелец перешагнул через ежевику, но зацепился за колючки пальцами и дернул ногой, так что носочек легко снялся с ноги. Но это не самое странное. Подошва у носка белоснежная, совершенно чистая. Как будто нога в нем ни разу не коснулась земли.
Хмурясь, я отцепляю носок от шипов, заглядываю внутрь. По внутреннему краю нашита метка, две маленькие буквы, Э и Д. Эдгар Дрейк. Его мать, швея, всегда так помечает одежду их семьи. Я аккуратно складываю носок и кладу в карман.
Вокруг клочка ежевики самая обычная земля, но ни одного отпечатка обуви на ней нет. Снова никаких следов. Я поднимаю взгляд на Коула.
– Бессмыслица какая-то, – бормочу я. – Где же все остальное?
Коул тоже хмурится, не отрывая глаз от пустоши, где ветер катит по вереску волну за волной. Вид у него огорченный, но не удивленный. Покачав головой, я поднимаюсь на ноги и продолжаю осматривать все вокруг, надеясь найти еще какие-то подсказки ветра.
Отсюда, с вершины холма я могу различить странную рябь на траве, идущую от рощи до того места, где мы стоим. Я снова смотрю вперед, сквозь колючие кусты на залитую луной пустошь. Обозначенная ветром тропа сбегает вниз по склону, но чуть выше дома сестер она начинает раздаваться, становясь все шире и шире, пока не покрывает весь склон. А как только она покрывает все, сразу начинает казаться, будто никакого пути нет и не было. Вокруг только заросли густой травы, вереска и ежевики – они волнуются, гнутся под ветром. Я прикрываю глаза, пытаясь сосредоточиться, но голова как в тумане, мысли путаются.
Ночь пронзают резкие звуки. Вздрогнув, я открываю глаза и, увидев Коула, склон холма, мгновенно вспоминаю дядю, ярко-желтые повязки его дозорных, стоявшего в дверях человека с ружьем. Это их слышно от опушки рощи. Шагают грубо, небрежно, ломятся через рощу. Под подошвами башмаков трещат сухие ветки. Вскоре мужчины выходят из рощи к подножию холма, задрав головы, смотрят на дом сестер. Затаив дыхание, мы с Коулом крадемся назад, прижимаясь к каменной стене, стараясь слиться с ее тенью. Над пустошью проносятся два голоса – резкие, куда грубее, чем у Коула, они перекрывают тихий шелест ветра. Один голос постарше, грубый, а другой совсем молодой, самодовольный. Этот голос я узнаю везде. Тайлер. А пожилой мужчина, скорее всего, его отец, мистер Уорд. Коул и я молча прячемся за каменной стеной, а шаги приближаются, поднимаясь по холму.
* * *
Я еле слышно чертыхаюсь. Если дозор сейчас наткнется на меня, то, даже если не пристрелит на месте, меня, конечно, ждут большие неприятности. Но вот если они накроют чужака, не в доме у сестер и не под их защитой, что сделают с ним? Арестуют? Я не помню, чтобы хоть раз у нас кого-то сажали под арест, хотя грозят этим частенько. Но ведь и чужих у нас до сих пор не бывало. А еще я точно знаю, что дела наши будут неизмеримо хуже, если Тайлер застанет меня вместе с Коулом. Я кошусь вбок, но тьма здесь такая густая, что Коула я не вижу, хотя между нами всего-то фут или два. Зато мне кажется, что я слышу, как бьется его сердце, медленно, ровно. Но потом я понимаю, что это не его сердце и не мое. Это ветер.
Ветер то нарастает, то слабеет, короткими резкими порывами он налетает на пустошь, заставляя траву волноваться, и накрывает все одеялом ровного мягкого шума. Коул подвигается чуть ближе, и все равно в темноте я различаю лишь его силуэт и глаза. Его глаза блестят и даже слегка светятся, как в ту первую ночь на пустоши. Я с силой тру свои глаза: дает себя знать напряжение, целую ночь мы ищем следы при свете одной луны. В одном месте в стене есть щербина, несколько камней давным-давно выпали. Подобравшись к ней, я осторожно выглядываю. Тайлер с отцом направляются к месту между лачугой сестер и стеной, словно не решаясь подходить слишком близко ни к тому, ни к другому. Наконец они останавливаются в нескольких ярдах от нас, глядя на залитую луной пустошь к востоку от Ближней.
– Все без толку, – говорит Тайлер. – Я ничего не слышу из-за этого ветра.
– Я вообще сомневаюсь, что здесь есть что слушать и на что смотреть, – вторит его отец. – Зато теперь мы смело можем сказать Отто, что обыскали все до самой восточной окраины.
Тайлер пинает пучок сухой травы.
– Много с того проку.
Пальцы соскальзывают со стены, и я задеваю рукой лежащую наверху горку камешков. Они со стуком осыпаются, падают, пока не достигают земли. Ахнув, я задерживаю дыхание, но часть шума поглощает ветер, а часть заглушает трава. Мистер Уорд уже повернулся и идет прочь, но Тайлер внезапно замирает и оглядывается через плечо.
Это невозможно. Даже я сама едва расслышала, как упали камешки. Коул закрывает глаза, но его дыхание остается спокойным и ровным. Порывы ветра над пустошью учащаются, и я молча молю, чтобы Тайлер повернулся и ушел. Коул в этот момент кажется совсем прозрачным, будто вот-вот исчезнет. Моя рука скользит над землей к нему, наши пальцы сплетаются. Мне необходимо было это прикосновение, чтобы убедиться, что Коул все еще здесь. Я коротко пожимаю ему руку, он отвечает. В этот момент мы, словно сестры, разговариваем без слов. Он словно молится вместе со мной о том, чтобы нас не заметили.
Тайлер задерживается еще на мгновение, колеблется, его взгляд задерживается на стене. Нет, он смотрит не на стену, а выше, куда-то в пространство прямо над нами. Я поднимаю голову и вижу что-то черное как смоль, замечаю трепет крыльев. На стену приземляется ворона, косит на нас глазом, блеск его заметен даже в темноте. Выглядываю через дыру в стене и вижу, как Тайлер вскидывает свой дробовик и наводит на птицу.
– Хватит дурака валять, – окликает его снизу мистер Уорд. От резкого окрика ворона улетает, сливаясь с мглой. Тайлер с досадой опускает оружие, бросив последний взгляд на стену, но мы с Коулом надежно укрыты за камнями. Наконец Тайлер поворачивается и бежит прочь, торопясь догнать отца.
Коул и я одновременно переводим дыхание. Ветер вокруг нас постепенно стихает, превращаясь, наконец, в тот легкий бриз, который сопровождал нас все время. Рука Коула сейчас ощущается совсем иначе – более крепкая, осязаемая. Но у меня кружится голова, и я решаю, что это мне показалось, что усталость и поздний час играют со мной шутки.
Коул с удивлением, как на незнакомый предмет, смотрит на мою руку, будто и не замечал, что все это время сжимал ее в своей. Он разжимает пальцы. А когда наши глаза встречаются, он снова такой, каким был вначале, отстраненный и замкнутый. Мы сидим на холодной земле, прислонясь к неровной каменной стене, почти не видя друг друга в тени. По небу постепенно разливается нежный свет, такой слабый, что если бы не кромешная темень кругом, я бы ничего не заметила. Утро – осторожный охотник, говаривал мой отец. Оно незаметно подкрадывается к ночи и стремительно нападает.
