У Дрески чуть заметно сужаются глаза, но она не перебивает.
– Получается, я не знаю только одного – как и почему она вернулась, а главное, зачем уводит наших детей. Так вы скажете или нет? – выкрикиваю я громче, чем сама ожидала. Мои слова эхом отдаются от каменных стен.
У Дрески морщится лицо, все его складки собираются к носу и глазам. Магда, тихонечко напевая Ведьмину считалку, через ветхое ситечко разливает по чашкам кипяток. Над чашками поднимается пар и клубится вокруг старухи.
В последний раз бросив взгляд на Коула (он прислонился к стенке у окна), Дреска качает головой. Но когда она заговаривает, ее слова звучат для меня неожиданно.
– Ты умница, Лекси.
– Подсаживайтесь-ка к столу, – добавляет Магда. – Чай готов.
Глава 17
– Ближняя Ведьма жила на околице, – начинает Магда, – на самой границе между Ближней и пустошами, между людьми и диким миром. Это было много, много лет назад. Может, даже еще до того, как Ближняя стала Ближней. Да, у нее и правда был сад, и верно, что ребятишки любили ходить туда полюбоваться. Жители деревни ей не досаждали, но и в друзья не навязывались. Как-то раз, сказывают, один мальчонка отправился в гости к Ведьме, а домой не вернулся.
Магда отворачивается и глядит в угол.
Дреска ерзает на табурете, потом встает и начинает расхаживать. Ей явно не по себе. Рывком, так что Коул вздрагивает, она захлопывает окно и вглядывается сквозь стекло в помрачневшую пустошь. Начинается дождь, струи бьют в стекло и изо всех сил барабанят по крыше. Магда продолжает рассказ.
– Когда солнце село и день угас, мать мальчика пошла за ним. Она добралась до маленького домика, что стоял на окраине – вон там, – и Магда тычет в окно, через плечо своей сестры. – Но ведьмы дома не оказалось. А мальчонка был там, в саду, среди красных и желтых цветов.
Скрюченными пальцами она поднимает чашку.
– Он был мертв! Лежал там, будто уснул среди цветов, да так и не проснулся!
Крик матери, сказывают, слышен был повсюду, он заглушил даже ветер пустошей.
Потом вернулась Ведьма с полными руками травы и ягод, и прочего, что любят собирать ведьмы. Ее дом был весь в огне, а любимый сад вытоптан и выжжен. Саму ее поджидали охотники. «Убийца, убийца», – кричали они, – в этом месте голос у Магды начинает дрожать, а я вздрагиваю. – И охотники бросились на Ближнюю Ведьму, как стая воронов. Она звала деревья, но тем мешали корни, они не смогли спасти ее. Она звала траву, но трава мала и слаба и не смогла спасти ее.
Ливень хлещет по каменным стенам домика, и Дреска, похоже, одним ухом слушает рассказ сестры, а другим голос бури. Коул забился в угол и ничего не говорит, он сжал зубы, а глаза смотрят в никуда.
– Наконец, Ближняя Ведьма воззвала к самой земле. Но было слишком поздно, и даже земля уже не могла спасти ее, – Магда делает большой и долгий глоток из чашки. – По крайней мере, так сказывают, милая.
Я ясно представляю себе все, о чем она рассказала, только перед моим мысленным взором о помощи взывает не ведьма. А Коул. Меня пробирает дрожь.
– Бог ты мой, Магда, ну и сказки ты рассказываешь, – вздыхает Дреска, не сходя со своего места у подоконника. Сказав это, она отворачивается, не переставая что-то перебирать руками – то переставит горшок, то отпихнет клюкой листья, случайно упавшие на пол.
Магда глядит на меня.
– Убили ведьму, три охотника ее убили.
– Три охотника? – переспрашиваю я. – Те самые, что вошли в первый Совет? Они назвали себя защитниками деревни…
Дреска коротко кивает.
– Тогда-то не было никакого Совета, просто три молодых охотника. Но это они, да. Мужчины, вроде твоего дядя, вроде этого Бо. Охотники взяли тело ведьмы и снесли в пустоши, далеко-далеко отсюда, и закопали поглубже.
– Но земля похожа на кожу, нарастает слоями, – шепчу я, вспомнив бессмысленное бормотание Магды в саду. Старуха кивает.
– То, что сверху, шелушится и разрушается. И, рано или поздно, открывается то, что было спрятано в глубине, – говорит она и добавляет: – Если, конечно, ей хватит злости. И хватит силы. Уж очень это была неправильная смерть для такой могущественной ведьмы.
– С годами ее тело росло и росло, пока, наконец, не дотянулось до поверхности и не выбралось наружу, – мрачно бросает Дреска. – И уж теперь-то пустошь может защитить свою ведьму. – И помолчав, невесело добавляет: – Так нам кажется.
И снова сестрицы начинают говорить, как у них заведено: их слова переплетаются друг с другом.
– Она выкопалась и выбралась на пустошь, – говорил Дреска.
– Теперь ее кожа и впрямь сплетена из торфяной травы, – прибавляет Магда.
– Теперь кровь у нее из торфяных болот.
– Теперь голос у нее – из ветра над пустошами.
– Теперь Ближняя Ведьма сама соткана из пустоши.
– И она взбешена.
Слова сестер эхом отдаются в доме, вьются вокруг нас, как пар. Мне вдруг становится не по себе, хочется распахнуть окна, не обращая внимания на дождь. Здесь так душно, не хватает воздуха. Кажется, что земляной пол идет рябью в такт словам Магды. Каменные стены будто наползают на нас.
– Вот в чем причина, вот почему стали пропадать дети, – тихо говорю я. – Ближняя Ведьма забирает их в наказание деревне.
Магда все покачивает головой, размеренно, будто капли капают.
На память мне приходят слова из папиной книги, Магдины слова: Ветер одинок и вечно ищет себе компанию. Вот чем занимается сейчас ведьма, выманивая детей из постелей. Я поеживаюсь.
– Но почему только ночью?
– Как она ни могущественна, она все же мертвая, – отвечает Дреска.
– Мертвые привязаны к своим ложам до наступления темноты, – говорит Магда.
Но я различаю в их голосах нечто такое, что не давало мне покоя все это время. Мягкость, почти ласковость, когда они говорят о Ведьме из Ближней.
– Вам она нравилась, – говорю я и понимаю, что сказала, только когда слова уже срываются с языка.
На лице Дрески мелькает что-то, почти похожее на улыбку.
– Мы тоже были детьми когда-то.
– И играли в ее саду, – добавляет Магда, помешивая чай.
– Мы уважали ее.
Я обхватываю чашку обеими руками и держу, пока тепло не начинает согревать пальцы. Все это время Коул тенью стоит у стены, молчаливый, непроницаемый. Мне хочется понять, какое место он отводит в этой истории себе, представляет ли, что это его дом сгорел дотла? Или перед его глазами проносятся еще более мрачные образы? Но когда из своего угла он смотрит мне в глаза, на его лице появляется печальная почти-улыбка. Совсем слабая, она больше для меня, чем для него, но я точно так же улыбаюсь ему в ответ, прежде чем снова перевести взгляд на сестриц.
