– Она этого не делала, да? Не убивала того мальчика?
Дреска качает головой.
– Бывает, что жизнь обрывается рано.
– А нам надо кого-то обвинить.
– У мальчонки было очень плохое сердце.
– Он прилег в саду и уснул.
– А ее убили из-за него, – шепчу я, прижимая чашку к губам. – Вы знали? Вы всегда это знали? Почему не сказали мне? Почему ничего не сделали?
– Верить и знать – не одно и то же, – Дреска возвращается к столу.
– Знать и доказать – не одно и то же, – вторит Магда.
Сестры одинаково хмурятся, морщины у них тоже одинаково глубокие. Коул в углу снова прячет лицо в тени. А дождь за окном унимается, хотя небо все еще темное, не прояснилось.
– Мы не знаем, где зарыта ведьма, – Дреска всплескивает рукой, будто отметая что-то.
– И мы пытались им сказать, – Магда кивает в сторону деревни. – Пытались объяснить с самого начала, но они нас не слушали.
– Упрямцы, – вставляет Дреска. – Совсем как те, в былые годы.
– Ты сама сказала, Лекси, – Магда водит чашкой по столу, круг за кругом. – В деревне в это никогда бы не поверили. Люди Отто тоже не поверили.
Я выглядываю в оконце – пасмурный день, но свет мало-помалу возвращается, заползает в углы.
– Что мы должны сделать, – спрашиваю я, – чтобы все уладить?
– Ну, первым делом, – Магда допивает свой чай и рывком поднимается на ноги. – Первым делом вы должны разыскать тело ведьмы. Нужно найти кости.
– И похоронить их как следует, – бормочет Дреска, почти с благоговением.
– Но как мы найдем кости? – спрашиваю я. – Они могут лежать где угодно.
Дреска протягивает увядшую руку на восток, к открытой пустоши.
– Туда они уносили ее тело. В той стороне вы и найдете кости. А далеко ли, этого я не знаю.
Мне на плечо опускается рука – это Коул, подошел и стоит со мной рядом.
– Мы найдем их, – уверенно обещает он. Магда и Дреска уходят вглубь хижины, и мы с ним остаемся одни здесь, на краю Ближней.
– Это кажется невозможным, – я все еще стою к нему спиной. – Я даже не знаю, откуда начинать.
Я всматриваюсь в пустошь, и сердце у меня обрывается. Мир расстилается во все стороны. Без конца и края. Холм за холмом, а дальше – снова холмы, поросшие деревьями. Мне всегда казалось, что пустошь глотает все, что есть вокруг. Из пологих склонов холмов торчат полупереваренные камни и бревна. И где-то там, вдали, она заглотила и Ближнюю Ведьму тоже.
Глава 18
Я смотрю на бесконечные холмы и чувствую только одно – безнадежность.
Коул делает шаг, но я тяну его назад.
– Не сейчас, – прошу я, помотав головой. – Не можем же мы просто так отправиться на пустошь. Нам нужен план. А за тобой вот-вот придут, Коул. Отто с его отрядом погонится за нами.
Коул молча глядит на меня.
– Мне надо зайти кое к кому. Когда надо, я умею быть такой же убедительной, как мой дядюшка. Это недолго.
Коул все молчит. Мне кажется странным, что он очень тих с тех пор, как сестры поведали нам свою историю. Его серые глаза кажутся какими-то мертвыми, и смотрят они внутрь, а не наружу. Когда, наконец, Коул заговаривает, его голос звучит отрешенно и даже немного зло.
– Это пустая трата времени, Лекси.
– О чем ты?
– Неважно. Что они думают обо мне, неважно.
Вокруг нас нарастает ветер, грузом давит мне на грудь.
– Это важно для меня. И если тебя поймают люди Отто и тебя будут судить, будет очень важно, что думают о тебе люди.
Коул закрывает глаза. Я пальцами глажу его по холодной щеке.
– Что с тобой?
От моего прикосновения морщина у него на лбу чуть заметно разглаживается, но глаза он все-таки не открывает. Я слышу его дыхание, частое, прерывистое, как будто воздух вырывают из легких, не давая как следует вздохнуть. Не отнимая рук от его лица, я жду, пока его кожа к ним не привыкнет, пока не выровняется дыхание, а ветер вокруг нас не уляжется, став легким ветерком. Я готова стоять так хоть до скончания века.
– Иногда я спрашиваю себя, как я должен был бы поступить, – наконец заговаривает Коул, все еще не открывая глаз, – выживи хоть кто-нибудь после того пожара. Сознаться и отдать себя на расправу? Может, это помогло бы утолить чью-то боль?
– Зачем ты так говоришь? – Я сама удивляюсь поднявшемуся во мне гневу. – Как это вообще может кому-то помочь?
Его глаза широко открываются, черные ресницы на фоне бледной кожи.
– Ты слышала сестер. Иногда людям нужен кто-то – или что-то, – кого можно обвинить. Это их умиротворяет на время, пока не найдут реальных ответов.
Так вот о чем он думал здесь, в лачуге сестер, когда улыбался мне своей скорбной улыбкой. Уж не хочет ли он, чтобы охотники поймали его и покарали, чтобы не пришлось карать самого себя?
– Но им незачем винить тебя! Виной всему Ближняя Ведьма, и мы можем это доказать, стоит только найти детей.
Я стараюсь придать голосу уверенность, которой хватило бы на нас обоих.
Коул немного оттаивает, правда, не внутри, а только снаружи. Чуть-чуть наклоняет голову, встряхивается – и вот он вернулся, смотрит на меня.
– Прости, – тихо говорит он, – я не хотел тебя огорчать.
Голос звучит искренне и серьезно.
– Коул, ты не каменный, – горячусь я. – Ты не дерево, не ветка и не облако. Тебя нельзя просто отодвинуть в сторонку, сжечь или обойти. Умоляю, скажи, что ты это понимаешь. – Коул внимательно смотрит мне в глаза. – И ты не просто ветер, кстати. Ты стоишь здесь, ты настоящий. Ветер может быть в тебе, но это не весь ты. Из-за ветра ты не перестаешь быть человеком.
Мягкий кивок в ответ. Я обнимаю Коула за талию, его плащ окутывает нас обоих.
Пустошь спокойна, в какую сторону ни посмотри, свет яркий, и воздух стал теплей. Сейчас вообще трудно поверить, что в таком месте может произойти что-то плохое.
В этот короткий миг затишья в памяти возникают слова дяди: Теперь я не смогу ее спасти, пусть пеняет на себя. Что он имел в виду? Я отчаянно вцепляюсь в Коула. Он наклоняется ко мне.
– У тебя дар, – шепчу я. Он все еще немного пахнет дымом и пеплом, но еще и ветром – так пахнет одежда, вывешенная на просушку на солнце и утреннем ветерке. – И мне не обойтись без твоей помощи. Не обойтись без тебя.
Привстав на цыпочки, я убираю с его лица волосы. Коул, выдохнув, успокоенно прикрывает глаза, напряжение из его тела уходит.
– Когда мы начнем? – спрашивает он.
– Мы найдем кости сегодня вечером.
