Мы слишком долго бродим.
– Я сразу тогда на это наткнулась. Почему сейчас мы не можем найти?
– Что мы ищем? – спрашивает Коул.
– Гнездо из деревьев. Поляну. Пусть даже ведьма может двигаться, но деревья-то там старые, их корни глубоко вросли в землю.
Опустив голову, я опять присматриваюсь к наполовину затоптанным следам и останавливаюсь как вкопанная. В путанице отпечатков я вдруг ясно вижу новую цепочку следов, порхающих, почти невесомых.
Рен.
Шаги у нее такие легкие, что отпечатков почти не видно, но я узнаю и их, и то, как бегает моя сестра. Я падаю на колени, разглядываю этот странный, вприпрыжку, танец. Она играла. Не в хоровод под Ведьмину считалку, потому что для этого нужны и другие дети. Это похоже на игру, которой она развлекала себя в коридоре перед сном.
– Что там? – интересуется Коул, но я молча поднимаю руку. Потом встаю и начинаю исследовать прыжки Рен: вперед, назад, в сторону. Потом почти бегу по этим странным следам, которые никто, кроме меня, и следами не счел бы. Коул, не говоря ни слова, следует за мной.
Рен выводит нас к маленькой полянке, просвету, где деревья расступились, освободив немного земли, а ветви и сучья низко склонились, образовав убежище. На поляне следы Рен исчезают, как и все остальные, и я безуспешно пытаюсь подавить ужас и растерянность от того, что потеряла ее снова.
– Рен! – зову я, но в ответ только скрипят деревья. Я кружу по поляне, ищу что-то, хоть что-нибудь – но нет, никаких намеков.
– Лекси, – подзывает меня Коул, но смотрит он не на меня. Он смотрит назад, туда, откуда мы пришли. Проследив за его взглядом, я надеюсь что-то увидеть, но деревья стоят слишком плотно, и опушка скрыта от наших глаз. Я задаю себе вопросы – добрались ли охотники до опушки леса. Может, Бо уже копается в кармане и вытаскивает кресало или спички.
– Они идут, – сообщает Коул. – Где кости?
– Там, – глазами я показываю на массу ветвей. Вверху на деревьях со всех сторон сидят вороны – дюжина ворон, как черные столбики. Они ждут и глядят крохотными каменными глазками, и клювы их блестят даже при слабом свете.
Бросив корзину на мох, Кроул пробирается в кокон, протискиваясь между переплетенными сучьями. Похоже, сначала он ждет, что кокон развалится, и тогда я смогу к нему присоединиться. Но гнездо не поддается. Да я и удивилась бы, поведи оно себя по-другому. Коул расстегивает плащ и сбрасывает его, открыв многочисленные повязки на груди и спине. Ветви протестующе скрипят и стонут, но он проделывает отверстие и ныряет внутрь, в темноту. Одна из ворон у меня над головой шумно хлопает крыльями.
– Погоди, – бросаюсь я вперед, беспокоясь за его раны. – Лучше это сделаю я.
Я говорю тихо, на случай, если погоня уже недалеко.
– Все в порядке, – голос Коула приглушен частоколом из палок и веток.
Отыскав лазейку – место, где ветки чуть разошлись, образовав окошко, – я тоже лезу в это наземное гнездо. От запаха мха и гнили мне делается дурно. Коул копает, стоя на коленях посередине кокона. Одну за другой он передает мне кости, блестящие и белые, хотя кое-где на них налипли грязь и мох. Искать в полумраке ему трудно, так что я хватаю корзину и карабкаюсь наверх, к вершине гнезда.
– Осторожно! – предупреждаю я, нанося удар башмаком по крыше из ветвей. Ветки по большей части выдерживают удар: от времени они почти окаменели. Но самые мелкие и тонкие обламываются, осыпая Коула дождем щепок, прутиков и солнечных зайчиков. Белые кости сверкают в лучах почти уже вечернего солнца. Обеспечив свет, я занимаю свое прежнее место и снова принимаю кости у Коула из рук. Каждая из них для меня неожиданность. Тонкий палец. Расщепленное бедро. Лопатка.
И, наконец, Коул передает мне череп. Взяв его в руки, я тихо ахаю: передо мной полураздавленное лицо, заросшее мхами и худосочной травой. Череп напоминает жуткий цветочный горшок, из глаза наружу пробиваются корни. Так вот что сотворили с ней, с Ближней Ведьмой, когда нашли в ее саду мертвого мальчика. Я пробегаю пальцами по искореженному черепу – кость на скуле раздроблена, глазница разбита – и содрогаюсь, представив, как отряд дозорных тащит в пустошь Коула.
– Лекси? – Коул, оказывается, уже долго ждет, когда я заберу у него следующую кость. – С тобой все в порядке?
Я перевожу дыхание – вдох, выдох – и бережно укладываю череп в наполняющуюся корзину. Сквозь прогалины в кронах видно, как солнце ползет по небу. Поиски костей отняли слишком много времени. Еще дольше мы их собираем.
Коул продолжает рыть, но ему все труднее, все длиннее перерывы от одной находки до другой. На расстоянии слышен ружейный выстрел, и я подскакиваю, всматриваюсь, но вижу только деревья.
– Ты очень этого хочешь, Коул? – спрашиваю я. И он сразу понимает, о чем я.
– Всем сердцем, – отвечает он и, поморщившись, протягивает мне очередную кость. Рука Коула становится полупрозрачной, и, клянусь, я слышу, как ветер прокатывается по круглым холмам, навстречу отряду. – Но долго мне их не удержать.
Над головами у нас раздается щелк, щелк, щелк – там ворона играет с маленькой косточкой, точно, как раньше. Только на этот раз эта кость нужна мне. Я спрыгиваю на землю, оставляю корзину, и, найдя какой-то камень, прицеливаюсь. Первый камень не долетает до цели – я плохо прицелилась и бросила неловко. Ворона сидит, как ни в чем не бывало, моя атака ее ничуть не потревожила. Я так и слышу недовольный голос отца.
Сосредоточься, Лекси. Отнесись к этому серьезно.
Я вытягиваю из чехла нож, пальцы привычно ложатся в ложбинки рукояти, потом переворачиваю оружие, берусь за острие. Прохладный металл ласкает кожу. Медленно выпрямляюсь, оцениваю на глаз расстояние. Поднимаю руку к плечу и бросаю без замаха. Нож взмывает в воздух и пригвождает ворону к дереву. Испустив хриплый крик, птица, к моему изумлению, распадается на горсть черных перьев, палочек и камешков. В точности как фальшивый Коул ночью на пустоши. Я ошарашенно гляжу на кучку мусора, которую венчает хрупкая белоснежная косточка, и поспешно хватаю добычу. Надо бы перестрелять и остальных ворон, думаю я, но вдруг слышу хлопанье крыльев, хруст, шелест, и лесной мусор у меня под ногами сам собой начинают собираться в нечто, отдаленное напоминающее птицу, только клюв немного сбился набок, а один каменный глаз съехал вниз. Кривая ворона оживает, а когда она взлетает и садится на ветку, то ее уже не отличишь от живой птицы. Вздрогнув, я выдергиваю нож из ствола и спешу назад, к Коулу. Бросаю косточку в корзину к остальным, а нож засовываю за кожаный ремень на поясе.
Снова звучит выстрел, на этот раз не приглушенный ветром. Они уже в лесу.
– Мы почти закончили, – сообщает Коул, руки у него по локоть в мшистой гнили.
А я шарю глазами между деревьями, на уровне человеческого роста. Пытаюсь что-нибудь расслышать, шаги или голоса – но до меня не долетает ни звука.
Коул протягивает мне еще одну кость. Точнее, несколько мелких, связанных между собой травой и корнями, которые, как костный мозг, заполнили их полое нутро. По крайней мере, так проще найти и собрать, говорю я себе, сжавшись, когда Коул передает мне ступню – массу косточек, скрепленных в дряблую гроздь стеблями и мхом. Я укладываю ее в корзину и спрыгиваю на землю, на мгновение отвернувшись от Коула и древесного гнезда. Мне кажется, будто я слышу мужской голос, далеко, но по эту сторону ветровой стены. Отто. Теперь, когда солнце клонится все ближе к земле, осенний свет едва сочится сквозь деревья. Дни становятся не только все холоднее, но и все короче.
