Фыркнув, я выпрямляюсь, но его пальцы пробираются к моему затылку, перебирают волосы, Коул притягивает меня к себе ближе, ближе, пока мы не соприкасаемся лбами. Его рука опускается мне на плечи и ниже, по спине. На этот раз я не отшатываюсь.
Он целует меня в нос.
– Лекси.
И целует меня в щеку.
– Я хочу остаться здесь.
И целует меня в шею.
– Потому что здесь ты.
И я чувствую, что он улыбается.
Праздник идет на убыль, и жители деревни расходятся по домам, и все постепенно замирает, кроме его рук, сжимающих мои. И его губ, приникших к моим. Я отстраняюсь, чтобы заглянуть в его большие серые глаза.
– Не смотри на меня так, – просит он с тихим смехом.
– Как?
– Как будто я не взаправдашний или не взаправду здесь. Как будто я могу раствориться в воздухе.
– А ты можешь? – спрашиваю я.
Он хмурится, выпрямляется и разворачивается так, чтобы видеть меня.
– Надеюсь, что нет. Это место – единственное, где я хочу быть.
* * *
Позднее тем же вечером рядом со мной в кровати вертится Рен, и это радует меня, как никогда. Я позволяю ей перетянуть к себе все одеяло, устроить из него гнездо, и только легонько шлепаю, ласково, нежно. Я хочу увидеть завтрашнее утро, ее куколок из хлеба и ее игры в коридоре. Я хочу увидеть, как она взрослеет, день за днем, у меня на глазах.
За стенами дома дует ветер.
Я улыбаюсь в темноте. Луна не светит, и тени не пляшут на стенах. Скоро придет сон. Закрыв глаза, я вижу лицо ведьмы, развороченный череп, робко проросший сквозь него цветок. То, как ее неутолимая ярость превратилась в нечто иное, стоило ей увидеть свой дом. Свой сад. Я надеюсь, что она обрела покой. Мне хочется понять, что это такое, покой, – не то ли, что я чувствую сейчас, что окутывает меня покрывалом, прохладным и уютным. В тишине я воображаю, будто слышу, как отцовский голос нашептывает мне истории, слышанные уже тысячу раз. Истории, помогающие верить, что он близко, рядом.
Ветер на торфяных пустошах – штука непростая. Он всегда таков. Он меняет свой голос и придает ему любую форму. Захочет – станет длинным и тонким, чтобы проскользнуть под дверью, захочет – будет плотным и дышащим, чтобы казаться чем-то весомым, из плоти и крови.
За эту новую историю я стану крепко держаться, спрячу ее рядом с папиными сказками на ночь, рядом с рассказами Магды за чаем. Я буду помнить все.
* * *
А когда мир растворяется, в эту историю тихо проскальзывает и мой голос.
Иногда ветер нашептывает имена, совершенно четко – так случается, когда балансируешь на грани сна, и чудится, будто слышишь свое собственное имя. И всегда непонятно, что за странный звук слышен под дверью – то ли просто вой ветра, то ли голос Ближней Ведьмы, которая у себя в маленьком каменном домике, а может, в саду, напевает колыбельную, баюкая холмы.
Мальчик, рожденный из пепла
Однажды, давным-давно, жили мужчина, женщина и мальчик, они жили в месте, полном людей. А потом это место сгорело. И больше ничего не было.
– Как же тебе удалось выжить?
– Тот пожар случился по моей вине.
Глава 1
Разноцветной узорчатой змеей базар вился по улицам Дейла. Коричневые пятнышки – прилавки, а желтые, зеленые, красные – разложенные на них товары.
Люди переговаривались, а дети смеялись, над ними тянулась узкая голубая полоса неба, безоблачного, чистого, светило солнце, и детвора сновала от родителей к лавкам и обратно, затевая по дороге игры. Одна группка устроила особенно шумную возню – что-то вроде игры в салочки, где все беспорядочно гонялись друг за другом, и каждый был и целью, и преследователем. Мальчишка ухватил за рукав девчушку, она отчаянно вывернулась, задев на бегу край прилавка с фруктами. Она отскочила и побежала дальше, заливаясь пискливым смехом, но стойка, на которой горкой были навалены яблоки, начала заваливаться. Торговец обернулся, но было поздно.
Яблоки уже катились к краю, прилавок падал. Торговец втянул голову в шею в ожидании неизбежного крушения.
Но его не последовало.
Чья-то рука схватила стойку за край и выровняла ее. Яблоки остались на месте, все, кроме маленького зеленого, которое будто само собой покатилось и упало прямо в подставленную ладонь избавителя. Торговец облегченно вздохнул.
– Мастер Дейл, – почтительно поклонился он. – Добрый день, и спасибо.
Пришедший ему на помощь, юноша лет шестнадцати, потер яблоко о рукав плаща. Плащ у него был бархатисто-черный, в точности как волосы.
– Прошу, Питер, не надо, – отозвался он. – Это имя отца, а не мое.
Торговец опустил голову.
– Извиняйте, но я всегда считал, что сын – это мастер, а отец – лорд. Или, пока я спал, обычаи переменились?
– Нет, – парень надкусил яблоко. – Но я не о том: Дейл – это имя носит только мой отец.
Торговец начал беспокойно озираться, не зная, как поступить. У всех высокородных отродясь было по два имени: одно – данное им при рождении, а второе они получали, если становились членами правящего рода. Первое имя могло быть каким угодно, но второе всегда было одинаковым: Дейл. Точно так же назывался и сам город, и носить это имя было почетно. Питер знал, что, назвав парнишку как-то иначе, по закону мог понести наказание. Но всем было хорошо известно, что с наследником лучше не связываться, и, хотя Питер не верил слухам – о том, что мальчишка якшается с демонами или и того хуже – ведьмами, – неприятностей на свою голову ему не хотелось.
– Извините, мастер… Харт.
Выпалив это, он снова закрутил головой и на сей раз заметил, как двое отвернулись, высоко подняв брови от удивления, как один шепнул что-то другому на ухо среди обычного базарного галдежа.
Мальчик просиял. Это имя принадлежало роду его матери, и ему нравилось поддразнивать Роберта, пользуясь им.
– Спасибо, – поблагодарил он, искренне улыбаясь. – И можешь звать меня еще Вильямом, это тоже подойдет. Так, сколько же я тебе должен?
– Ничего.
Юнец нахмурился, порылся в кармане.
– Питер…
– Каким бы вы именем ни назвались, Вильям, денег я с вас все одно не возьму.
Вилл снова откусил от яблока и, громко звякнув, выложил на прилавок три белых кружочка.
– Тогда я просто забуду здесь несколько монеток. Невинная оплошность, – он помахал в воздухе рукой. – Сегодня здесь столько покупателей, что ты и не вспомнишь, чьи это монеты.
Собравшись уходить, Вилл отвернулся от прилавка. Торговец открыл было рот, чтобы возразить, но юноша, оглянувшись, взмахом руки оборвал его и исчез в базарной толпе, бросив на прощание: «Хорошего дня, Питер».
