Вырубаюсь. Жаль.
Утро. Вижу очень отчетливо. Выздоравливаю.
Смотрю на китель.
Просвет один, но куда делись звезды? Или слепнуть начал? Погоны-то вот, не сорваны.
Присматриваюсь. Нет звезд.
Не штаб-ротмистр. Просто ротмистр. Повышение.
За заваленную операцию и чуть не свершившуюся госизмену.
Понимаю: лучше уже не будет. Легче? Никогда.
Не вырубаюсь. Не могу спрятаться в уютное беспамятство. Права не имею.
…А хотелось бы.
Буду жить. В конце концов, иногда самая суть дела в том, чтобы не дать воли тому дракону, что проклюнулся в тебе. Почувствовать его – и быть готовым выйти с ним на бой, чтобы убить его или погибнуть самому. Каждый день. Каждый час. Пока не одолеешь зверюгу или она не доконает тебя.
Что это значит? Развернуться спиной к геенне огненной, прожорливой и тупой твари, что иногда воцаряется в душе каждого из нас, – и прыгнуть в небо. Не думая и не гадая.
Иначе – надежды нет. А без надежды – чего стоит жизнь?
Интерлюдия
1. Письма с границы между светом и тенью, продолжение
Я сижу в тесной рубке боевого модуля в недрах затерянного в Пустоте камня. На часах комма остаётся всё меньше и меньше времени. Ждать, наблюдая, как собственный разум разваливается на кусочки – всё, что мне осталось.
То еще развлечение.
Как там было в старых стихах? «Какая роль здесь положена мне? Для тех, кто придет ко мне – чайник держать на огне. И молча писать письма с границы между светом и тенью».
Тени. Их в Империи много. Пожалуй, я – одна из них. Секрет, о котором не говорят в приличном обществе.
А чаю бы хорошо, горяченького, с чабрецом… Холодно здесь! Впрочем, об этом я уже говорил.
…Пожалуй, я до сих пор не ведаю, как выжил после Авениды. И, что важнее, как меня не возненавидели. Последнее представляется куда большим чудом.
Не знаю, был покойный на самом деле святым или нет. Даже думать не хочу, честно говоря. Пусть об этом голова болит у Церкви. Их епархия. Моя – совершенно иная.
Впрочем, и в ней… вообще, мало что знаю, если вдуматься. С самого детства и юности меня, как и любого подданного Империи, окружали абсолюты, и не было ничего непонятного. Следовать Нагорной Проповеди – хорошо; пакостить – плохо. Империя – хорошо; другие страны – нет, не плохо, но не наше оно, и точка. Любить, прощать и верить – отлично; ненависть – признак зла.
Якори, удерживающие реальность на месте. Даже кажущиеся пределы – познания или выносливости, пределы без возможности отхода на позиции, – ни на мгновение не поколеблют их. Потому мы смогли выстоять в той буре, что разразилась после Тритона.
Но что, если сами основы нашей реальности, аксиомы, на которых строится наша упорядоченная жизнь, покачнутся и окажутся поставлены под сомнения?
Враги – не враги, правитель – не правитель, и Империи нет вовсе. Впрочем, я забегаю вперед. Путаюсь.
Наверное, мне действительно не очень хорошо. Стоять. Не раскисать, боец!
Немного осталось.
Еще одно, последнее сказание, и летопись окончена моя. Забавно. Казалось – жизнь была длинной, интересной, а начнешь вот так рассказывать, и выходит: всего-ничего. Однако важно не это. Жизнь – была. Прошедшее время.
Лучше быть пессимистом, тогда впереди – только приятные сюрпризы.
Все началось… Оно и не заканчивалось после Авениды. Вообще, ничто и никогда не заканчивается. Есть только продолжения. Я это понял слишком поздно.
Может, и тут ничего не кончится.
Но просто на всякий случай расскажу, что произошло потом. От начала и до конца. Хотя большая часть этой истории вам известна.
Не знаю, сохраню ли достаточно рассудка к концу повествования, поэтому заранее: прощай.
Было приятно.
2. Выдержка из нового труда профессора Бернхарда Гнайде, д-ра политологии, магистра социологии, Берлинский университет, «Ода Утопии: Империя, которая будет»
…Сейчас, в монополярном мире, чья единственная надежда – великие имперские промышленность и экономика, а равно вечная готовность русских помочь даже в ущерб себе, мы не можем не признать, как жестоко ошибались по поводу великих имперских ценностей и традиций, а равно целей русских.
И всё же, несмотря ни на что: поражаюсь этим людям. Мы уже рассмотрели, отчего Российская Империя такой, какой она нам представляется, в принципе не может существовать как государство – и восхитились тому, что вопреки логике и рацио таковая все же существует и будет существовать вовек под мудрым правлением Её Величества, да благословит её Господь!
Однако на этом чудесные загадки богоспасаемой Руси не кончаются. Государствам свойственны повадки амеб – схватить, сожрать, поглотить, выжить. Именно по тому, насколько правительство сдерживает примитивные инстинкты «амёбы», следует судить о развитии государства.
Однако и тут великая Империя стоит наособицу. Её поведение пока что не очень укладывается в «амёбную» схему. Требуется много больше информации! Как, отчего? Не имею понятия, мечтаю узнать!..
* * *
Резолюция боярина от миннауки Федорова: «Флюгер! Как заговорил после Тритона! И между строк многовато! В запрашиваемых гранте и виде на жительство отказать с благодарностями».
…В результате этого автор, и так обладавший репутацией шарлатана, обзавелся вдобавок славой неудачливого приспособленца и был отправлен в бессрочный отпуск с кафедры. Помыкавшись по бывшему ЕС, он принял решение о переезде в Астероидный Пояс, на Цереру.
Часть IV
Ad majorem Dei gloriam
«Путешествуя в Азии, ночуя в чужих домах,
в избах, банях, лабазах – в бревенчатых теремах,
чьи копченые стекла держат простор в узде…»
И. Бродский, «Назидание»
1. «Демоны по ночам»
Город – хтонический кошмар; сплетение сталинского ампира, тяжелых колонн классицизма, пластали и стекла современных башен, а еще – замков и двухэтажных домиков «под старину».
Погода – просто кошмар. Ветер, и снег, и приползший с болот пьяница-туман лезет обниматься влажными лапами, залезает под куртку.
Ночь – злодейка, обольстительная чертовка. Ночь блистает неоном и огнём рекламных голограмм. Кажется, она никогда не кончится.
Где-то над головой раз за разом рассыпается на осколки голографическая роза. Миновав прилавок с рамёном, ныряю в двери дома под ней.
В уши бьют страстные стоны электроскрипок и хриплый плач сякухати. Боль чуть стихает. Туман не лучший друг недавних ран, скажу я вам, господа.
