Рассчитывать на помощь не приходилось. Шульц был занят своим пострадавшим коллегой. Остальные гестаповцы находились в здании цеха. Там что-то падало, оттуда доносилась ругань.
Беккер, поколебавшись, подался вправо, ушел за стену. Коффман припустил прямо, добрался до пустыря, поднял пистолет, дважды выстрелил. Вторая пуля срикошетила от бетонной глыбы и ушла в пространство.
– Стоять! – истошно закричал Коффман и произвел третий выстрел.
Он побежал дальше, протиснулся между нависающими стенами, выбрался на открытое пространство. Да это сущий Сталинград! Пот облегчения хлынул с его лба. На этом пятачке никого не было!
Он знал, каким путем пытались уйти подпольщики. В запасе у них оставалась пара минут, не больше. Обычным путем они не пройдут. Еще вчера это могло сойти им с рук. Сегодня – уже нет, потому что вся территория оцеплена. Про этот ход знал только он, поскольку в свое время тщательно изучал план заводских коммуникаций.
Коффман пробежал мимо складского корпуса. Впереди возвышалась небольшая кирпичная будка, когда-то бойлерная, которая пострадала лишь частично. Пригнувшись, он долетел до лестницы, стал спускаться в темноту. Сердце его колотилось. Эти люди, так и оставшиеся дилетантами, были где-то здесь, наружу еще не вышли.
Ступени вели к распахнутой двери. За ней царила чернота. Там кто-то лез, кряхтел.
– Эй, не стреляйте, свои! – бросил он, отрываясь от проема. – Подайте сигнал, что слышите и понимаете меня!
Внизу повисла испуганная тишина.
Потом прозвучал робкий мужской голос:
– Мартин?
– Да, – подтвердил Коффман. – Оставайтесь на месте, я иду к вам.
Он включил фонарь и начал спускаться, держась за каменную стену. Внизу тянулись, причудливо переплетались трубы. Давил бетонный потолок, заставлял гнуть шею. По узкому проходу протискивались люди, кого-то тащили. У основания лестницы пространство расширялось.
Коффман поднял портативный фонарь. Бледный свет озарил худое небритое лицо с воспаленными глазами. Мужчина сжимал в руке пистолет, поколебался, опустил его. Коффман посторонился. Мужчина выбрался к лестнице, освободил проход. Двое волокли третьего, он истекал кровью, задыхался.
– Кто это, Зигмунд? – хрипло спросил молодой парень с вытянутым лицом.
– Это свой, Пауль, он нам поможет. Мартин, это засада. Мы потеряли Гюнтера. Микаэля подстрелили. Похоже, сквозное ранение, пробито легкое.
Подпольщики положили раненого товарища на пол, сил волочь его у них уже не было, отнимались руки. Люди привалились к трубам, переводили дыхание. Это были местные жители, практически все, что осталось от антифашистской подпольной сети.
Коффман опустился на колени, осветил раненого. Зачем они его сюда притащили? Человек был безнадежен, уже не жилец.
Микаэлю Шнейдерману, руководителю подпольной ячейки, было далеко за сорок. Грузный мужчина с обвисшими щеками мелко подрагивал, гнул пальцы. Глаза его были закрыты, губы плотно сжаты. Ранение действительно оказалось сквозным. Пуля задела жизненно важные органы. Кровь стекала с груди, расплывалась под телом. Мужчина вздрогнул, глаза его открылись и застыли.
– Он мертв, – со свистом выдохнул Коффман. – А вы еще живы, и умирать сейчас – самое глупое на свете занятие. На лестницу нельзя, этот выход вам заказан, район оцеплен. Быстро туда! – Он осветил фонарем проход, продолжавшийся за лестницей. – У вас есть минута, не больше. Двадцать метров прямо, увидите слева нишу, придется нагнуться. Лаз уходит вниз, потом тянется параллельно поверхности земли. Это был резервный выход из подземного хранилища готовой продукции. Его прорыли, но не использовали. Лаз выводит за пределы оцепленной территории. Быстро уходите. Залечь на дно, не высовываться! Позднее свяжемся.
– Подождите, но ведь Микаэль был жив. – Трясущийся мужчина рухнул на колени, стал ощупывать товарища, пачкал руки в крови. – Он еще живой, теплый, дрожит…
– Быстро проваливайте! – Коффман рассвирепел. – Чтобы духа вашего тут не было. Микаэлю уже не помочь, а вы еще спасетесь.
Мужчины роптали, но засеменили прочь, пролезли под свисающую трубу.
Коффман нервничал. Гестапо ждать не будет. Не та это организация, чтобы давать подпольщикам фору!
– Зигмунд, подожди! – Он вцепился в рукав подпольщика, замыкающего шествие. – Ударь меня в лицо, быстро, да со всей силы, чтобы кровь пошла.
– Зачем, Мартин? – Зигмунд явно растерялся.
– Давай живее, так надо. Есть у тебя силы, в конце концов? Или ты размазня? Бей и беги.
Тяжелый удар по скуле швырнул Коффмана на бетонный пол. Он ударился затылком о трубу. В черепе вспыхнула адская боль, разлетелся сноп искр. Перестарался товарищ, бывает. Мартин давился кровью, вытекающей изо рта, кашлял, не мог продохнуть. Ноги его разъезжались.
Он смог подняться на колени, уперся руками в холодный пол и только сейчас обнаружил, что в подземелье стоит нешуточный холод. Онемели пальцы рук, он их почти не чувствовал.
Коффман поднял фонарь. Тот валялся на полу, но не разбился, продолжал работать.
Мартина вырвало. Да, товарищ определенно перестарался.
Из тоннеля доносился шум, по нему кто-то добирался сюда. На улице хлопнул выстрел. В запасе у Коффмана оставалось не больше минуты. Он подтащил мертвеца поближе к лестнице, при этом окончательно измазал лицо и одежду, потом произвел несколько выстрелов из «Люгера». Уши его заложило. Он что-то злобно выкрикнул, выронил пистолет, прополз по лестнице наверх, сдирая ногти о каменные ступени и застыл в нелепой позе, как раздавленный паук. Особо притворяться ему и не пришлось. Сознание уплывало. Кровь вытекала из рассеченной губы и разбитого затылка.
Глава 6
Утром капитан немецкой военной разведки Мартин Коффман, он же майор советской контрразведки СМЕРШ Алексей Уваров, очнулся не в тюремной камере, а в той самой комнате на Бихтерштрассе. Рядом с ним пристроилась хозяйка квартиры Эрика Зауэр, смотрела с беспокойством. В голове у него царил полнейший кавардак. Ему нужно было время, чтобы прийти в себя и все вспомнить.
Эрика придвинулась, обняла его и сказала:
– Мартин, я так переживала за тебя. Ты хорошо себя чувствуешь?
– Я очнулся или проснулся? – пошутил Алексей.
От Эрики исходило приятное тепло. Она влюбилась в него не на шутку. Он это видел каждый день, чувствовал, был признателен, испытывал какую-то щемящую нежность, но, к сожалению, не мог ответить этой женщине взаимностью. Угрызений совести по поводу того, что вступил в порочную связь с немкой, Уваров не испытывал. Товарищ Сталин ясно дал понять: мы воюем с нацизмом, а не с немцами. Немцы – такие же люди, разве что одурманенные звериной пропагандой Геббельса. Хотя и не все.
Эрика Зауэр была так же далека от политики, как родной дом Алексея в городе Энгельсе – от Майнсдорфа. Гитлера она не любила, СС и прочие подобные организации – тоже, хотя никогда об этом вслух не говорила. Эта женщина любила свою страну, болела за ее народ и окончательно запуталась в сложных вопросах, не могла уразуметь, что такое хорошо и что такое плохо. Наступающую Красную армию она тоже боялась, но уезжать ей было некуда.
