– И вот это ты называешь пикантным? – осведомился Уваров.
– Нет, пикантность дальше, – ответил Пауль. – В мае сорок первого года Прейслер работал в Праге, посещал там квартиру в районе Карлова моста, где вступал в интимные отношения с неким Теодором Люммингом, мастером по костюмам пражской балетной труппы.
– В какие отношения? – не понял Алексей.
– В интимные, – повторил Пауль.
Эти слова он произнес четко, но с каким-то стеснением.
– Ну, тот мужчина, этот мужчина. Вы понимаете?
Уваров наконец-то сообразил. Вот уж воистину пикантно. Мужеложство в Третьем рейхе, мягко говоря, не приветствовалось, жестоко преследовалось по закону. Соответствующие статьи были предельно ужесточены еще в тридцать пятом году. За доказанные факты давался тюремный срок. По его истечении преступники депортировались в концентрационные лагеря, откуда живыми возвращались редко. Приверженцев противоестественного разврата отправляли на убой в штрафные части, казнили по приговорам военных трибуналов, умерщвляли по программе эвтаназии в психиатрических лечебницах. Вскройся подобный факт, и Прайслеру не поздоровилось бы.
– Больше он себе такого не позволял, – продолжал Пауль. – Видимо, принял волевое решение. Может, и были случаи, но о них ничего не известно.
– А то, что было в Праге – факт достоверный?
– Достоверный, но покрытый туманом. Прейслер убыл из Праги летом сорок второго, после того как храбрые парни Габчик и Кубиш грохнули мерзавца Гейдриха. После его убийства гестапо устроило повальную чистку города. Кстати, Теодор Люмминг тоже был схвачен и расстрелян, впрочем, по другому поводу.
– Еще хлеще, – сказал Алексей.
Пражские события лета сорок второго прогремели на весь мир. К сожалению, советская разведка в них участия не принимала. Рейнхард Гейдрих, начальник Главного управления РСХА, заодно протектор Богемии и Моравии, прославившийся «окончательным решением еврейского вопроса», был убит агентами Национального комитета освобождения Чехословакии, прибывшими в Прагу из Британии. Они расстреляли машину протектора, когда тот ехал из загородной резиденции в центр Праги. Гейдрих получил тяжелые ранения и через несколько дней скончался в госпитале.
Ответный террор против мирного населения был ужасен. Каратели уничтожили полторы тысячи мирных жителей, сожгли несколько деревень, заодно и исполнителей теракта, пытавшихся отсидеться в церкви.
– И как ты об этом узнал за сутки? – с заметным недоверием спросил Уваров.
– Не будем на этом зацикливаться, Мартин, – уклончиво отозвался Пауль. – Ты просил собрать сведения за сутки, и я это сделал. Я – информатор, если ты не забыл, имею связи с другими людьми, владеющими ценными сведениями. Я – бармен, в конце концов. Передо мной люди откровенничают, говорят о других, я слышу их беседы. Бармен для них – пустое место, его не замечают. Мне несложно разговорить подвыпившего клиента, если это требуется для дела.
– Спасибо, парень, – искренне поблагодарил его Алексей. – Беги за свою стойку, работай.
Плана в голове Уварова не было. Он надеялся на импровизацию и счастливый случай.
Мужчина в мундире майора сидел за столиком в углу, с отрешенным видом ковырялся вилкой в тарелке. Перед ним стояла большая кружка, рядом с ней обретался небольшой ополовиненный флакон. Употреблять пиво без чего-то крепкого Прейслер, видимо, не любил, считал неразумной тратой денежных средств. Пьяным он пока не был, хотя выпил изрядно.
Это был полный контраст с его же фотографией. От былой жизнерадостности не осталось и следа. Человек казался лет на десять старше. Залысины углубились, остатки волос поседели, кожа сморщилась, а глаза запали и были обведены живописными кругами. Неизвестно, каким был раньше господин Прейслер, но жизнь его явно не баловала.
Из-за столика, соседствующего с тем, за которым устроился Прейслер, поднялся грузный мужчина в мундире капитана связи, сделал знак официанту и побрел к выходу. Алексей немедленно занял освободившееся место. К нему подошел коллега Пауля, забрал купюру, оставленную убывшим капитаном, с почтенным видом выслушал заказ.
Прейслер и ухом не повел. Он бросил вилку, плеснул в кружку из маленькой бутылки и начал пить тягучими глотками.
Официант принес Уварову несколько тощих сосисок, мелко нарезанный хлеб и пиво – единственный продукт, который в хиреющей Германии почти не портился. Впрочем, господин в штатском, которого усердно изображал Алексей, был с этим категорически не согласен.
Он сделал большой глоток, поморщился, отставил кружку и пробормотал:
– Фу, ну и дрянь! То, что варят в моем Арбенау, и это пойло – небо и земля.
Он нацепил на вилку сосиску и стал аккуратно ее поедать. Пехотный майор, сидящий напротив, равнодушно покосился на него. Прейслер не издал ни звука. Алексей сделал сложное лицо и глотнул еще. Не пропадать же добру. После этого он энергично взялся за сосиски. Голод не тетка. Порция была возмутительно маленькой, и Уваров махнул официанту, чтобы повторил.
«Усы бы не отклеились», – мелькнула в голове смешная мысль, когда он снова смочил их в пиве.
– Вы из Арбенау, уважаемый? – негромко прозвучало сбоку.
Майор контрразведки СМЕРШ неторопливо повернулся. Прейслер откинулся на спинку стула, свесил набок отяжелевшую голову и с любопытством разглядывал соседа.
– Вы сейчас о каком Арбенау, любезный? – спросил Уваров. – Если о том, что в земле Гессен, то да, я оттуда.
Он никогда не был ни в Арбенау, ни в земле Гессен, но время изучить соответствующую справочную литературу нашел, успел поговорить с соседом Эрики, уроженцем тех мест.
– Серьезно? – удивился Прейслер и как-то неуверенно улыбнулся. – И я оттуда. Давно уехали из Арбенау?
– Давно, – ответил Уваров. – В двадцать девятом году отправился в Висбаден поступать в технологический институт и больше не возвращался. Тогда еще мэром был господин Бригге. Я хорошо его помню, пухлощекий такой, вечно улыбался. Потом мои родители скончались. У них была собственная мастерская по изготовлению памятников. Я приехал, дом продал. Он у нас был неплохой, с видом на ратушу. Может, знаете, это улица Лаппенау?
– Как тесен мир, надо же! – заявил Прейслер, отставляя кружку. – Я жил на Равенплац, а это совсем недалеко от Лаппенау. Сейчас мне даже ваше лицо кажется знакомым. Мы с вами в детстве не играли вместе?
– Вот этого не могу сказать. Ваше лицо мне ни о чем не говорит. Но сколько лет прошло, люди меняются. Вполне вероятно, что мы с вами играли в одни и те же игры. Герман Витцель, – представился он, протянув руку. – Специалист по системам вентиляции и канализации, прибыл в город только вчера. Сам я живу в Нюрнберге, представляю инженерную компанию «Крюге». Военных специалистов не хватает, поэтому приглашают гражданских.
– Надо же! – подивился его собеседник. – У нас с вами родственные профессии. Альфред Прейслер, – представился он. – Военный инженер. Есть у вас новости про Арбенау? Я там тоже не был много лет.
