Он еще раз посмотрел на клочок бумажки, зажатый в руке. Строго говоря, это и запиской нельзя назвать. Потому как из слов там и было: «Бяда». Именно так! Через «я». И рисунки. Густой лес, изображенный десятком елочек, толстая линия, огораживающая лес, которую грызло какое-то чудище с рогами, люди с огромными головами и торчащими из волос перьями, неуклюже держащие в кулаках топоры, еще какие-то линии и черточки. В общем, ничего не понятно. Хотя пару изображений Карик узнал. Нельзя не узнать. Девчонку в сарафане-треугольнике, оседлавшую ящера. Да и ящер вышел на удивление похожим — с выпученными глазами и вытянутыми губами. Олеська на Жевуне. А рядом с ними бежал, переставляя ноги-загогулины, нелепый мальчишка в коротких штанишках. Он. Карик.
— Где ты нашел ее? Расскажи подробнее, — потребовала Олеська.
— На нашем обычном месте, — сказал Карик. — Я же говорил. Вон там, на опушке, где мы встречаемся, у поворота на Падун.
— Вы договорились с ним встретиться? — уточнила Олеська, нахмурив брови.
— Ничего не договаривались, — сказал Карик. — Просто всегда там встречались и все.
Врал, Карик, ох, врал. Аж уши горели. Даже не горели. Пылали. Врать Олеське почему-то стыдно. А все из-за Зубастика, о котором он ей так и не рассказал. Язык чесался рассказать, похвастать — не только она имеет собственного ящера, но и он, Карик, сумел приручить динозавра, но все откладывал и откладывал. Поначалу ему казалось, что Олеська его засмеет, увидев тощего курнога, который бегает по пятам Карика и грызет шишки. Потом, когда Петька стал подкармливать Зубастика той жуткой тухлятиной, и ящер стал расти, как на дрожжах, Карик продолжал молчать, ибо опасался, что Олеська проболтается отцу, а ящер внутри Периметра — нарушение правил стройки. Жевуна знали все. А Зубастика?
И встретиться утром они договорились с Петькой именно потому, что тот обещал притащить очередную порцию тухлого лакомства для Зубастика, но когда Карик прибежал на уговоренное место, никого и ничего там не нашел, кроме нелепой записки-рисунка. Да он бы ее и не заметил, если бы не костяной нож Петьки, которым он приколол бумажку к дереву.
Олеська продолжала выспрашивать, а Карик тысячу раз покаялся, что показал ей эту дурацкую записку. Лежала бы себе в кармане вместе с костяным ножом, и лежала, мало ли чего Петька накарябал. Было что серьезное, мог и написать: так и так, нужна помощь, встреча там и там, а то развел народное творчество!
Карик так и сказал этому следователю в юбке:
— Он что, просто написать не мог?
— Не мог, — сказала Олеська. — Ничего ты так и не понял про Петьку. Он ведь…
— Что он? — спросил Карик.
— Ничего, — Олеська закусила губу. — Помощь ему нужна, вот что. В беду он попал. В большую беду.
— Ты толком можешь сказать? — У Карика даже пот на лбу выступил от слов Олеськи, а в животе стало холодно.
— Некогда, — Олеська еще раз посмотрела на рисунок. — Я знаю где это. Пошли, надо Жевуна обуздать.
Карик и Олеська спешат на помощь
— Быстрее, быстрее, — Карик, заразившись беспокойством девочки о Петьке, почти умолял не то Олеську, не то Жевуна, который неторопливо шагал по лесу, словно нарочно задумываясь перед каждым проходом между деревьев — выбрать его или поискать пошире, чтобы не задеть боками и хвостом сосны. Не забывал ящер и о пропитании, ухватывая пастью свежие побеги, а потом долго хрумкая ими, разбрасывая во все стороны измочаленные иголки и остатки коры.
— Ну, пошел! — похлестывала Жевуна прутиком Олеська. — Не до еды сейчас, не до еды!
— Гу-у, — возражал Жевун, — гу-у-у-у.
И хотя двигался ящер ни шатко, ни валко, каждый шаг его был широк, и вот деревья расступились, в просвете показался Периметр, и Олеська ойкнула, а Карик от отчаяния заколотил по холке Жевуна.
Потому что они опоздали.
Почти опоздали.
Один из опорных столбов накренился, удерживаемый от падения натянутыми проводами. Сигнальная лампа на его верхушке мерно вспыхивала, словно ничего страшного не случилось. Но самое жуткое заключалось в том, что медленно-медленно валились и соседние столбы. Еще немного, и в Периметре откроется проход, сквозь который пройдет не то что один ящер, а целое стадо. И никто не сможет помешать, даже Петька, который стоял перед Периметром в боевой раскраске, с длинными перьями в нечесаной голове, с грязными разводами по всему телу, натянув тетиву, на которую наложена стрела с полосатым оперением.
— Дурак, вот дурак, — в отчаянии прошептал Карик, в глубине душе завидуя отчаянной храбрости маленького мальчишки.
— Он их хочет остановить, — сказала Олеська. — Понимаешь? Хочет!
— Кто?! Ящур?! — завопил Карик, пытаясь представить как сквозь прореху в периметре устремляется семейство громоходов, и как Петька храбро пуляет в них свои дурацкие стрелы, у которых железных наконечников даже нет, и как стрелы отскакивают от костяных пластин, а ящеры, ничего не замечая, прут на Петьку, а тот отчаянно пускает стрелу за стрелой, пока над ним не вздымается огромная нога… Дальше Карик не представлял, покрепче зажмурившись.
— Смотри! — крикнула Олеська, и Карик открыл глаза.
Из леса, позади Периметра, на расчищенную полосу выходили ящеры. И какие! Никогда еще не видел Карик таких чудищ — ни на картинках, ни в кино. Крутогорбые, рогатые, с огромными пластинами вдоль хребтов. Они выходили и останавливались. Впереди один. Чуть позади — двое. Дальше — трое. И так ряд за рядом, словно огромный заостренный клин, нацеленный на пролом, а еще точнее — на Петьку. И было в их построении что-то более жуткое, чем сами рогатые ящеры. Какая-то правильность. Таким боевым порядком могли строиться люди, но никак не безмозглые твари.
Однако их приготовление к атаке дало время Жевуну подойти гораздо ближе.
— Но! Но! — кричала Олеська и хлестала его прутиком по шее. — Цоб-цобэ!
— Гуу! Гуу! — ворчал Жевун. Вряд ли он чувствовал сквозь толстую шкуру боль от прутика. Скорее, ощущал нетерпение хозяйки, и обещал прибавить ходу.
Жевун поравнялся с Петькой, прошел дальше и, подчиняясь крику Олеськи, повернулся боком к разрыву в Периметре. Теперь он стоял на пути рогатых ящеров, медленно размахивая хвостом и переминаясь с ноги на ногу.
— Забирайся! — крикнул Карик и бросил Петьке моток веревки.
Петька мотнул головой:
— Сами уходите. Это мое дело.
— Жевун их сдержит!
— Не сдержит!
Карик растерянно посмотрел на Олеську.
— Спускайся вниз и утащи его отсюда, — приказала девочка. — Мы постараемся их задержать. Бегите на ближайший пост. За помощью.
Карик не узнавал Олеську — она говорила четко, отрывисто, и он мог поклясться — рогатые ящеры ее не пугали. Он посмотрел еще раз на то, что происходило за разрушенным Периметром. Ящеры пришли в движение — по шипастым спинам прокатилась волна, деревья ужасно заскрипели, земля дрогнула.
