Надя смогла простить Марину, даже несмотря на то, что та и не просила прощения, но их отношения приняли другое качество: вместо дружеских они стали приятельскими. Такое тоже возможно, ведь прощение предполагает свободу. И Другой имеет право быть таким, каков он есть, и я могу выбирать меру теплоты и близости, которая соответствует желанию моего сердца. Однако бывает, что дружба выдерживает жестокие испытания и сохраняется благодаря прощению.
Семен, Борис и Люба были друзьями и одноклассниками. Сеня с Любой встречались с девятого класса. Перед уходом в армию он подарил ей золотое колечко: «Вернусь – поженимся».
Люба приезжала к нему на присягу, часто писала, и вдруг письма прекратились. Через несколько недель он получил письмо от Бориса: «Сенька, я свинья, но будет еще большим свинством от тебя скрывать. Мы с Любой подали заявление в ЗАГС. Она беременна. Она ни в чем не виновата, так получилось. Прости, брат». Вскоре пришло письмо и от Любы. Семен вложил его, не раскрывая, в новый конвертик и отправил обратно. За долгие месяцы монотонной и тяжелой военной службы гнев, боль, обида постепенно стали стихать.
Вскоре после возвращения домой Семен встретил Борю с Любой. Они гуляли с коляской. Увидев его, остановились. Поздоровались. Помолчали. Потом Семен сказал: «Ну дайте, что ли, на ребенка поглядеть. Кто там у вас?» С тех пор прошло уже много лет. Семен женился, у него двое детей. Они с Борей работают в одной строительной фирме и дружат семьями.
Похоже, что ситуации, требующие прощения, выявляют качество дружбы. Сохранится ли она или перейдет в более далекие отношения, в любом случае прощение позволяет удержать внутреннюю свободу и уважение к Другому – даже если он оказался не тем человеком, с которым нам хотелось бы разделять свою жизнь.
Простить врага
Враг – тот, кто сознательно и направленно причиняет мне зло. Как можно его простить, если он стремится разрушить мою жизнь? И вообще, нужно ли его прощать? Мы уже говорили о несостоятельности стратегий мести и непрощения. В конечном счете, обида и злость разрушительны прежде всего для души того, кто их испытывает. Мы прощаем не только ради Другого, чтобы освободить его от вины, возмездия, кары, но и ради себя, чтобы снова обрести покой.
Чтобы простить врага, для начала надо задуматься о мотивах его поступков, даже если эти поступки чудовищны, отвратительны и на первый взгляд не имеют никакого оправдания.
Александр Блок с раннего детства проводил лето в подмосковном имении Шахматово, которое принадлежало его деду, химику, ректору Санкт-Петербургского университета Андрею Николаевичу Бекетову. Профессор Бекетов не был угнетателем трудового народа. О нем рассказывали, что, когда он во время прогулки встречал мужика, несущего на плече березку, он подходил к нему со словами: «Дай-ка, братец, я тебе помогу», при этом ему и в голову не приходило, что березка, скорее всего, украдена в его же лесу. Семья Бекетовых делала немало добра, учила и лечила крестьян.
Вскоре после революции 1917 года шахматовский дом был разграблен и сожжен теми же крестьянами. Блоку было очень жаль дом своего детства, особенно библиотеку, и в то же время как умный и честный человек он видел, что в революции есть своя правда, о чем и сказал с определенностью, например, в статье «Интеллигенция и революция»: «Почему гадят в любезных сердцу барских усадьбах? – Потому, что там насиловали и пороли девок: не у того барина, так у соседа. Почему валят столетние парки? – Потому, что сто лет под их развесистыми липами и кленами господа показывали свою власть: тыкали в нос нищему – мошной, а дураку – образованностью».
Действительно, «на расстоянии может показаться, что мир четко делится на виновных преступников и невинных жертв. Но по мере приближения граница между виновными и невиновными стирается, открывая нашему взору непреодолимый лабиринт серьезных и незначительных проявлений ненависти, обмана, манипуляции и жестокости, каждое из которых усиливает другое»
[42]. Отказываясь от представлений о своей несомненной правоте и несомненной преступности врага, мы открываем себе путь прощения.
Тем не менее есть в жизни и непростительные вещи. Простить срубленное дерево или сожженную библиотеку трудно, но можно. А как простить смерть близкого человека?
Когда террорист Иван Каляев метнул бомбу в московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича, великая княгиня Елизавета Федоровна своими руками собрала то, что осталось от ее мужа. Ужас этого политического убийства прошел через ее сердце. Однако именно она просила императора Николая II помиловать Каляева. Более того, она посетила убийцу в тюрьме, принесла ему Евангелие и сказала, что прощает его и передает ему прощение Сергея Александровича.
Елизавета Федоровна была принципиальной противницей терроризма и призывала государя твердо пресекать все его проявления. Это не помешало ей просить о помиловании Каляева. Можно иметь определенное этическое суждение о поступке человека и при этом стараться не держать на него зла. Когда Елизавета Федоровна несет Каляеву Евангелие, это не значит, что она оправдывает терроризм. Это значит, что она, оставаясь на своих нравственных позициях, прощает конкретного человека. Она отпускает ему то зло, которое он причинил ей и ее семье, не желает ему вечной гибели.
По мнению Мирослава Вольфа, «в условиях всепроникающей греховности труд примирения должен вестись с мыслью о том, что, хотя действия человека можно осудить как достойные порицания, даже совершаемые по наущению дьявола, никто не должен быть отлучен от стремления к принятию»
[43]. Боль, которую мы испытываем, мешает нам вглядеться в лицо врага и различить в нем человека неоднозначного, способного к изменениям.
Казалось бы, офицер СС, начальник концлагеря – по определению исчадие ада. Но Виктор Франкл рассказывает о человеке, который, будучи начальником лагеря, втайне помогал заключенным, в частности, покупал много лекарств для лагерной больницы. Когда пришли американцы, заключенные-евреи спрятали его и передали военным только после того, как получили гарантии его личной безопасности. Франкл говорит: «Человеческое – это сплав добра и зла. Рубеж, разделяющий добро и зло, проходит через все человеческое и достигает самых глубин человеческой души. Он различим даже в бездне концлагеря. Мы изучили человека так, как его, вероятно, не изучило ни одно предшествующее поколение. Так что же такое человек? Это существо, которое всегда решает, кто он»
[44].
«Человек – существо, которое всегда решает, кто он» – эти слова Франкла перекликаются с известным святоотеческим определением: «Человек – это животное, которое призвано стать Богом». Свобода наша велика и неотъемлема, и христианская надежда состоит в том, чтобы ни одного врага не исключать из сообщества живых, вопреки очевидности верить в то, что каждый человек способен к покаянию, к свободному выбору добра. Мы также можем свободно выбирать, как мы будем переживать страдания, причиненные врагом.
