Прощение, возвещенное с Креста, не может быть легким и безболезненным. Радость примирения в нем неотделима от страданий. Прощая, мы смиряемся, терпим, отказываемся от справедливого возмездия, добровольно ограничиваем свои права. Это тяжело, и такой трудный путь можно избрать только в одном случае – если мы хотим следовать за Христом. Поскольку сам Бог раскрывает крестные объятия людям, враждебным к нему, и прощает их, и мы призваны строить отношения с другими именно так.
Созерцание Креста и Воскресения позволяет нам понять, что прощение вовсе не является проявлением слабости и ничтожества. Напротив, прощая своих врагов, Иисус открывает «вражду против вражды», по выражению Мирослава Вольфа. Отказ от насилия – это действие, направленное на прекращение насилия. Когда мы вслед за Христом прощаем совершенное против нас зло, мы побеждаем, потому что утверждаем свою свободу от зла, не впускаем его в себя, отказываемся умножать его.
Крест Христов разрывает порочный круг насилия и показывает нам путь прощения, ведущий к радости Воскресения, полноте жизни в Царстве Божьем.
Суд Божий и прощение
Едва ли найдется человек, который бы всерьез думал о Страшном суде и не чувствовал при этом, что суд этот предстоит лично ему и отвечать придется за многое. Честно исследуя свою душу, каждый из нас открывает горькую правду о том, что нет такого греха, который не имел бы к нам никакого отношения.
В начале «Божественной комедии» Данте описывает нисхождение в Ад. Проходя его круги, герой испытывает великое сострадание к грешникам, поскольку, глядя на них и беседуя с ними, понимает, что нет такого греха, от которого он сам был бы совершенно свободен.
Лишь однажды вместо сострадания он чувствует отвращение и презрение – в последнем круге, в ледяной Джудекке, где в трех пастях Люцифера терзаются предатели божественного и человеческого величия – предавший Христа Иуда и предательски убившие Цезаря Брут и Кассий.
Поскольку путешествие по Аду вызвало в сердце героя глубокое покаяние, перед подъемом на гору Чистилища ангел пишет у него на лбу семь латинских букв P (peccatum – грех) в знак того, что он не свободен от семи смертных грехов, но видит свою вину и искренне просит за них прощения у Бога.
По мере прохождения семи кругов Чистилища эти знаки изглаживаются, герой постепенно освобождается от своих грехов и вступает в земной Рай, где встречает Беатриче. Она сурово обличает Данте в том, что он забыл ее, предал свою любовь. Так выясняется, что напрасно он презирал предателей и считал себя непричастным к этому греху. Герой плачет, и так исполняется его покаяние.
Пока суета и мелкие заботы туманят наш ум, мы еще можем считать себя «вполне приличными людьми». Но если наша жизнь выходит за рамки тягучей рутины, о которой Блаженный Августин
[80] говорил, что непонятно, что это такое – мертвая жизнь или живая смерть, если с нами происходит какое-то прекрасное или страшное событие, мы ясно видим, что никто из людей не свободен от греха.
Об этом говорит в своей «Балладе Редингской тюрьмы» Оскар Уайльд
[81], которого никак нельзя было назвать праведником, пока, оказавшись в заключении, он не пережил встречу с Христом. Глядя на человека, отбывающего срок за убийство любимой женщины, Уайльд понимает, что такое же преступление лежит на каждом из нас:
Пускай до Страшного суда
Лежит спокойно Он,
Пусть не ворвется скорбный стон,
В его последний сон, —
Убил возлюбленную Он,
И потому казнен.
Но каждый, кто на свете жил,
Любимых убивал,
Один – жестокостью, другой —
Отравою похвал,
Трус – поцелуем, тот, кто смел, —
Кинжалом наповал.
Нет человека, который не нуждался бы в Божественном прощении. Нет человека, которого Бог не может простить. Поскольку Бог есть Любовь, для Него нет ничего непростительного. Его прощение безусловно и безгранично: …Я прощу беззакония их и грехов их уже не воспомяну более (Иер. 31: 34).
Эти богословские тезисы представляются нам вполне бесспорными до тех пор, пока мы сами не оказываемся жертвами насилия. Поскольку насилие совершается на земле каждый день, среди нас всегда найдутся люди глубоко раненные и оскорбленные. Им трудно отказаться от надежды на то, что если не в этом мире, то уж хотя бы в мире ином те, кто стал причиной их страданий, понесут наказание: «Нельзя даже представить себе будущее искупление, в котором преступники – даже осужденные и преображенные – облекутся в белые одежды. Все в нас восстает против этого образа. Но все, что мы знаем о распятом Боге, призывает нас задуматься именно о нем»
[82].
Когда речь идет о тяжких преступлениях и больших страданиях, часто звучит мысль о том, что прощать и забывать в этом случае безнравственно, нужно помнить для того, чтобы ужас не повторился. Это верно для нашей земной жизни, и в главе, посвященной прощению истории, мы говорили о двойной работе знания и оплакивания. Но так ли будет в жизни будущего века? Напомним известную мысль Святого Силуана Афонского: «Есть люди, которые желают своим врагам или врагам Церкви погибели и мук в адском огне. Так мыслят они потому, что не научились любви Божией от Духа Святого, ибо тот, кто научился, будет проливать слезы за весь мир. Ты говоришь, что он злодей, и пусть горит в адском огне. Но спрошу тебя: если Бог даст тебе хорошее место в раю, но ты будешь видеть в огне того, кому ты желал огня мучений, неужели и тогда тебе не будет жалко его, кто бы он ни был, хотя бы враг Церкви? Или у тебя сердце железное? Но в раю железо не нужно. Там нужны смирение и любовь Христова, которой всех жалко»
[83].
Любви Христовой всех жалко, прощение простирается на всех. Более того, и память о злодеяниях в раю изгладится: «Если говорить прямо, перед нами стоит выбор: или рай, или память о пережитых ужасах. Либо в раю ничто не будет напоминать нам об этих ужасах, либо он будет больше похож на ад, чем нам хотелось бы думать. Ведь если рай не сможет исправить последствий Освенцима, то память об Освенциме должна разрушить жизнь в раю. Искупление может стать окончательным, только когда сотворение всего нового будет сопровождаться перемещением всего прошлого в двойное ничто небытия и забвения»
[84].
